Книга Цикады - Анастасия Всеволодовна Володина

девушка, о которой ты говорил?

Он неопределенно пожал плечами, но Елена уже все решила.

— Какой на нее спрос, однако. Самая популярная девочка класса, да?

Насколько же она ничего не понимает. Насколько же они все ничего не понимают.

— Чего я не понимаю?

Оказалось, он выдал это вслух.

— Так вы можете помочь?

— А ты расскажешь, что случилось? — она смотрела с подозрением. — Ты что-то сделал, Вадим?

Он задавал себе этот вопрос каждую секунду — с тех пор как.

Ты что-то сделал, Вадим?

— Я не помню. — Он повторил: — Я не знаю. Мне нужен гипноз. Помогите мне. Пожалуйста.

— Я не смогу тебе помочь, Вадим.

Она подошла ближе и выдернула зайца из его рук и указала на дверь:

— Найди кого-нибудь другого.

Другого.

Он прокрутил чат, нашел адрес больницы, в которой лежала Алина, и приемные часы. Купил почему-то дурацкие гвоздики и отправился к ней. На входе его развернули.

— К Тростянецкой только родственников.

— Я ее брат. Двоюродный.

— Многовато у нее братьев. Третьим будешь?

— К ней еще кто-то приходил?

— Ага, — охранник хохотнул. — Тоже братья. Смотри, после такой в кожвендиспансер приляжешь.

— Она не такая, — отрезал он.

— Все они не такие.

А какой ты?

Он добрался до лавки в парке, сел, открыл телефон и нашел единственного собеседника.

          «Привет, Алиса»

«Бонжур»

          «Что делать, если я ничего не помню?»

«Сходите в бассейн :)»

          «Как это поможет?»

«Никак, зато поплаваете»

Ты не помогаешь, хотел он сказать — сказать им всем и никому.

          «Привет, Алина»

Вздрогнул. Она уже и здесь.

Что он мог спросить? Мог ли он спьяну сделать то, чего не сделал бы трезвым? Могло ли это быть сродни лунатизму? Могла ли часть него отвалиться и зажить собственной жизнью, выпустив наружу двойника? И что это за двойник? Как он ведет себя, что он себе позволяет?

Что может сделать человек, который прячется слишком долго?

Вытащил сомнительный джин, взятый в сомнительном магазине, и стал пить из горла, пытаясь поставить эксперимент, где он высвобождает джинна, усаживает его на стул для допроса и светит лампой ему в глаза, но ничего не получалось, так что он просто подложил рюкзак под голову и лег спать.

Проснулся от тычка:

— Слышь, живой?

Подскочил и сел. Рядом — слишком рядом — примостился маргинального вида мужик с седой растрепанной бородой. Когда-то белый плащ распахнулся, под ним оказалась футболка с принтом плейбоя, которая задралась, обнажая сморщенные валики живота поверх ремня.

— Че, из дома сбежал? К нам хочешь?

— Куда?

— Там, покажу.

Вадим покачал головой.

— Боишься меня?

Он кивнул:

— Боюсь.

— Да ладно тебе.

Рука легла на колено и поползла выше.

— Я несовершеннолетний, — соврал он.

— А мы никому не скажем.

Вадим вырвался и побежал сквозь парк, не разбирая дороги. Запнулся — и полетел вниз, в овраг.

Снова.

Явился домой уже за полночь. Мать тут же подняла крик:

— Ты где был? Это что такое?

— На улице напали. Телефон хотели забрать.

— Кто? — заревел отец. — Да я им щас…

— Не надо, это просто шпана.

— И главное, видят же, что мальчик приличный, хороший мальчик, вот к нему и лезут.

— А я хороший мальчик? — он спросил.

— Конечно. Мой мальчик не может быть плохим.

А вдруг может, мама?

Вдруг может?

10 дней до

Алина появилась в понедельник. На ней была желтая футболка с окровавленным смайликом, и в футболках были многие, потому что градусник скакнул почти на двадцать градусов вверх, и все сидели с открытыми настежь окнами, обмахиваясь тетрадями. Но футболка Алины была не такой — она была напоказ, как и перебинтованные запястья, которые сковали разноцветные браслеты.

Он знал, что все это время к Алине ходила почему-то именно Соня, что подарок от всего класса передавал Марк, что Антон у нее чуть ли не ночевал. Он знал, что она придет, и где-то в глубине души хотел, чтобы она не приходила.

Как думаешь, что лучше: жить монстром или умереть человеком?

— Алина, рады тебя видеть, — сказала русичка.

Подойти к ней было невозможно — рядом все время был Антон, рядом все время были все, те самые все, что раньше сторонились ее, а теперь вдруг решили сыграть в заботу, чтобы за неделю до выпуска сделать вид, что не было никакого до.

Вадим смог подкараулить ее только на выходе из женского туалета:

— Алина!

— Чего тебе? — смотрела в сторону, мимо него.

— Надо поговорить.

— Не боишься — разговаривать?

— Я просто хотел спросить, — он тронул ее за браслет, и она тотчас отскочила в сторону:

— Не смей!

Появившийся из ниоткуда Антон впечатал его в стену:

— Тебе что сказано?

— Пусти его, — тихо сказала Алина.

— Только потому, что она попросила, — понял?

7 дней до

— Что ж, ребята, это наше с вами последнее занятие по литературе. Больше вас никто не будет заставлять читать. Мне было приятно провести с вами эти годы. Надеюсь, вам тоже.

— Да-а-а, — загудел класс.

— И давайте пожелаем удачи вашим одноклассникам, которые сдают ЕГЭ по литературе. Чтобы у них все получилось. Чтобы у вас всех получилось. В добрый путь.

Ребята захлопали и загудели, собираясь.

— Корнеев, Тростянецкая, подойдите ко мне, — Нелли тряхнула бланками с тестом.

— Алина, тут все хорошо. Уверена, что через неделю готова?

Та кивнула, глядя в сторону — как и всегда.

— Отлично. А вот у тебя, Вадим, беда. Даже размер стихотворения угадать не можешь. Да что с тобой такое?

— Простите, Нелли Семеновна.

— Давай еще раз.

Он прочертил ударения:

Мой пéр/вый дрýг, /мой дрýг /бесцéнный!

И я́ /судьбý /благо/слови́л,

Когда /мой двóр /уединéнный,

Печáль/ным снé/гом за/несéнный,

Твой ко/локóль/чик ог/ласи́л.

— Ну и?

— Не знаю.

— Тростянецкая? — голос звучит неуверенно, словно боится спрашивать.

— Четырехстопный ямб. С пиррихиями.

— Верно.

Она сняла очки и положила их перед собой на стол, устало растирая переносицу, будто пытаясь разгладить въевшиеся за школьные годы морщины.

— Все, ребята, дальше без меня. Если что, подходите на следующей неделе,