Книга Время свободы - Ли Чайлд

руку в сторону сломанного грузовика. Казалось, машина пытается зарыться носом в землю.

– Эта, что ли? – спросил он.

Хозяин колымаги кивнул.

– Извини, друг. Свой последний четвертак я потратил еще на той неделе, надо было срочно позвонить. Не повезло тебе.

Водила развернулся, чтобы нанести Ричеру поистине страшный правый хук в голову. Ричер отклонился назад, наблюдая за тем, как кулак проносится мимо. Инерция была так сильна, что корпус водилы повернулся вслед за кулаком, и он потерял равновесие. И весь свой вес перенес на левую ногу. А Ричер сделал подсечку. Водила клюнул носом. И плашмя повалился на землю. Прямо лицом в грязь. Попытался встать. Но Ричер поставил ногу между его лопатками, нажал, и тот остался лежать на месте.

– Включите мозги, ребята, – сказал Ричер. – Все вы хотите ехать дальше. И я хочу ехать дальше. Но никто из нас не сдвинется с места, пока вы тут груши околачиваете.

Все молчали. Никто не пошевелился. Но это длилось недолго. Стоявший позади всех водитель повернулся и побрел прочь. Тот, что был с ним рядом, двинулся следом. Тронулись с места еще двое. За ними еще двое. И так до тех пор, пока все собравшиеся не разошлись по своим машинам, покачивая головой и что-то ворча себе под нос. Ричер наклонился и перевернул лежащего на земле лицом вверх. Схватил его за шиворот и поставил на ноги. Тот бросил на него сердитый взгляд, но ничего не сказал. Толчками Ричер направил его за грузовичок, подальше от посторонних глаз.

– Твоя колымага в самом деле накрылась?

– Думаю, да, – хмуро ответил водила. – Подвеска, кажется, полетела.

– Сколько стоит ремонт?

– Тысяч пять баксов.

– А если точнее, в долларах США?

– Ну тыщу. Наверное.

Ричер достал из кармана рулончик с банкнотами, отсчитал пятьсот и вручил водиле:

– Держи половину. А вторая половина с тебя. Считай, что это тебе урок. И на будущее: больше думай своей башкой. Если бы проявил терпение и остался на дороге, твоя развалюха еще бы бегала.

Джед Стармер в конце концов признался себе, что был прав, когда в первый раз сел на велосипед. Езда на нем – это сплошной геморрой.

У него страшно болела задница. Буквально отваливались ноги; икры и бедра словно кололи иголками. Трещала спина. И плечи тоже. А также шея. Да и вообще, ныло все тело. За всю свою жизнь Джеду еще ни разу не приходилось так тяжко. В голове стучала единственная мысль: «Неужели всем, кто катается на велосипеде, нравится это занятие? Они что, свихнулись, черт побери?!»

Пока Джед колесил по городу, все было довольно неплохо. Мостовые на улицах ровненькие. Машин много, но едут медленно. Водители, видно, к велосипедистам привыкли и объезжали их всегда осторожно. Джеду нужно было только следить за тем, чтобы найти правильную дорогу. Насколько он помнил, в Уинсон вела одна-единственная. Карты у него не было, так что пришлось внимательно приглядываться к дорожным знакам. Два раза ему казалось, что он заблудился. Но он продолжал ехать вперед, и довольно скоро мимо замелькали дома все меньше и меньше размером, и стояли они все дальше один от другого. А деревья становились все выше, и росли они гуще. За ними расстилались поля. Джед поднял голову и огляделся. А что, довольно приятный пейзаж, подумал он.

Но так было лишь поначалу.

По мере того как Джед катил в окружении приятных сельских пейзажей, все менялось вокруг, и с ним самим тоже происходили перемены. На дороге становилось все меньше автомобилей, но те, что попадались, мчались уже гораздо быстрее. И зачастую проносились слишком близко. Так, что несколько раз он чуть не свалился с велосипеда. На него снова нахлынула та нервозность, охватившая его, когда он сел на велосипед в первый раз в жизни. А тут еще начались подъемы. В такие минуты ему казалось, что колеса велосипеда наливаются тяжелым свинцом. Жать на педали становилось невыносимо трудно, не то что на горизонтальной дороге. Солнце опускалось все ниже, но жара никак не спадала. Джед был весь мокрый от пота. Очень хотелось пить. Да и есть тоже. Более двенадцати часов у него маковой росинки во рту не было. Кружилась голова. Ноги, казалось, превратились в вареные макаронины. Он молил Бога, чтобы послал ему какой-нибудь длинный спуск. Хотя бы на несколько минут, тогда вместо мышц станет работать земное притяжение. И Джед сможет хоть немного отдохнуть. И даже прибавить скорость, чтобы ветерок обвевал его разгоряченное тело.

Джед добрался до очередного поворота дороги. Поднял голову. И увидел, что подъезжает к длинному подъему – такому длинному и крутому, какого ему еще ни разу не попадалось.

Длинная и прямая дорога в Уинсон была обсажена деревьями. Мягкий дневной солнечный свет струился сквозь листья, отбрасывая на блеклый асфальт сетку теней. Подобные картинки Ричер видел в иллюстрированных газетных статьях, описывающих места, куда во время школьных каникул родители должны отправлять своих детишек. Одно слово, идиллия. Ничто не говорило о том, что впереди раскинулся город.

Да еще такой город, где есть тюрьма.

Да еще такой, в котором живут люди, убившие Анжелу Сен-Врен и Сэма Рота.

Через пару миль после знака, сообщающего о приближении города, деревья вокруг поредели и с обеих сторон стали попадаться дома. В основном жилые. Чаще всего двухэтажные, стоящие один от другого довольно далеко. В основном деревянные, со стенами, выкрашенными грязно-белой краской, которая отслаивалась чуть ли не горстями. Часто казалось, что ветхие крыши не в состоянии выдержать более или менее приличной бури: один порыв ветра – и такую крышу сразу снесет.

– Вчера вечером в отеле я читала перед сном об этих местах, – сказала Ханна. – История их может с ума свести. Сначала здесь было поселение коренных американцев. Примерно в тысяча семьсот двадцатом году их выгнали французы. Потом французов сменили британцы. После Войны за независимость британцы ушли, и сюда явились испанцы. Они воевали на нашей стороне, но потом уходить не захотели, пришлось прогнать их силой. Пока вся торговля шла по реке, город процветал. Ходят слухи, что у подножия скалы существовал и второй город, как бы теневой. До сих пор рассказывают всякие истории про пещеры, торговлю спиртными напитками, про гулящих девок, ворованное золото и контрабандные драгоценности. Даже если хоть что-то из этого правда, второго города давно больше нет. То ли взорвали его, то ли затопили. А потом появились железные дороги, и речная торговля захирела. Осталась кое-какая промышленность. По большей части бумажные фабрики, потому что кругом было много лесов.