Книга Расцвет и упадок цивилизации (сборник) - Александр Александрович Любищев

века, возглавляемую Кромвелем[89] (так называемый Великий мятеж). В обоих случаях было не медленное вымирание малоплодовитых аристократов, а сильнейшее взаимное истребление в результате гражданских войн. Если бы действительно представители социальной верхушки были лучшими, «элитой», то такое взаимоистребление должно было бы привести в падению уровня культуры. На самом деле, как раз после этих двух гражданских войн мы наблюдаем блестящий расцвет цивилизации, правда, не во всех отношениях. Сейчас выясняется, что в Англии до XVII века было много талантливых композиторов, за последние века Англия почти их не производила. Это объясняется, конечно, не тем, что шел отбор на истребление соответствующих талантов, а тем, что атмосфера пуританской Англии неблагоприятно отразилась на развитии музыки. Сейчас как будто наблюдается возрождение (Бенджамен Бриттен[90] и др.).

Схема развития культуры Р. Фишера соответствует пониманию аристократии, как «сливок общества» (так часто ее и называют). В молоке поднимаются сливки. Эти сливки так или иначе исчезают и остается безвкусное снятое молоко. Но, пожалуй, правильнее сравнить аристократический слой общества (в особенности там, где он достиг особенного развития, в смысле противоположения народным массам, как во Франции, Испании, России) не со сливками, а с бактериальной пленкой, зооглеей, формирующейся на поверхности стоящей без движения жидкости: она препятствует проникновению кислорода и душит многие организмы. Нарушение пленки благоприятствует проникновению кислорода и оживлению низших слоев. И упадок цивилизаций связан не с исчезновением одаренных лиц в населении, а с тем, что господствующий класс теряет все функции, кроме одной – эксплуатации и угнетения, и эта тенденция становится лейтмотивом господствующего класса.

Марксисты говорят, что государство есть просто аппарат угнетения. Это – истина, но это – неполная истина, так как сколько-нибудь прогрессивное государственное устройство имеет не одну, а пять функций: 1) оборону от внешних врагов; 2) охрану личности и имущества граждан; 3) заботу об общественных сооружениях (напр., оросительная система в странах Востока); 4) осуществление прогрессивного развития общества; 5) угнетение эксплуатируемых. Первые три задачи ясны для всех, и странно считать их вторичными по сравнению с первичной – угнетением. Четвертая задача, как правило, не осознавалась, да и сейчас еще не вполне вошла в сознание человечества. Последняя – угнетение – отрицалась или замазывалась идеологами классового общества и чрезмерно выпячивалась марксистами. Но вот тот же Энгельс признает, что рабство было необходимо для развития эллинской культуры. Можно с этим спорить, полагая, что для развития культуры было бы достаточно менее сильных форм эксплуатации, но вряд ли можно отрицать положение, что прогрессивное развитие человечества немыслимо при полном экономическом равенстве, что означало бы остановку развития на очень низком уровне, этому мы и сейчас являемся свидетелями у, скажем, туземцев Северной Австралии, Новой Гвинеи и проч.

Если правительство более или менее успешно осуществляет первые три задачи, то у населения нет оснований стремиться свергнуть такое правительство. Оно не заботится об осуществлении четвертой задачи и склонно мириться даже с достаточно сильными формами эксплуатации. Правительственная прослойка тогда легко подбирается по принципу устранения слишком ярких беспокойных людей, характеризуется борьбой с ревизионизмом, привычной, укоренившейся идеологией и консолидацией консерватизма путем создания наследственной олигархии. Ясно, что в таких условиях функция угнетения становится господствующей, и вступившие на путь упадка государства в значительной степени отвечают марксистской схеме. Такая эволюция неизбежно приводит не только к упадку культуры, но и к потере государством своей прежней мощи. Могучие некогда государства становятся жертвой ничтожных войск не потому, что исчезли потенциальные воины, а потому, что дух деспотизма не способствует сохранению свободолюбия. Но если в государстве сохранился достаточный актив и его не смогли своевременно задушить, то часто возникает взрыв, срывающий эксплуатирующую верхушку и приводящий к появлению из массы «снятого молока» – плеяды талантов даже в таких профессиях, которые по самому своему существу должны были бы сохраниться в «сливках», напр., полководцев. И в дореволюционной Франции, и в царской России как будто вымерли талантливые полководцы, но они появились в большом количестве, как раз преимущественно из низов общества, после того как были сняты путы для выдвижения талантов.

Еще более несовместимы с гипотезой Р. Фишера явления смены национальных характеров.

8. Изменение национальных характеров

Каждой нации и каждому племени свойственны известные черты характера. Это бесспорно, спорно лишь, чем вызваны эти отличия и с чем они связаны. Уже у Аристотеля мы найдем рассуждения о том, что разные нации отличаются по характеру. Напр., скифы, писал Аристотель, отличаются мужеством и свободолюбием, но не склонны к культурному развитию. Они сумели отстоять свою свободу, но на культурное развитие их рассчитывать не приходится. Персы, с другой стороны, вполне способны к культурному развитию, но они изнежены и потому постоянно подвергаются угнетению. Только эллины, думал великий Стагирит[91], совмещают в себе и способность к культуре, и мужество со свободолюбием. Как могли бы они двинуть человечество, если бы сумели быть едиными! Мечту Аристотеля в известной степени осуществил его ученик Александр Македонский, преждевременная смерть которого предотвратила становление империи, продолжавшей культурные традиции Эллады (в значительной степени это было осуществлено в Александрии и Пергаме), эта империя стала бы преградой варварскому Риму и вся история человечества пошла бы по иному, лучшему пути. Сочувствуя мечтам Аристотеля об объединении эллинов, нельзя не отметить, однако, коренную его ошибку в том, что он придавал нациям неизменные черты (в другом месте он говорил о «прирожденных рабах», которые не тяготятся участью раба и ни к какой другой судьбе не пригодны). Из потомков скифов возникли современные культурные народы, а способные к культуре персы вовсе растеряли свою культуру[92].

Конечно, национальный характер, как и всякое свойство нации, обладает известной, довольно значительной устойчивостью, но эта устойчивость много ниже устойчивости многих морфологических признаков. Это ясно видно на судьбе многих народов, напр., народов Индии. Кажется, никто не оспаривал наличия у индийцев, особенно жителей Бенгалии, ряда отрицательных черт: трусости, малодушия, хитрости, лицемерия и проч. Бокль[93] приписывал эти черты изнеживающему влиянию климата. Индия подвергалась непрерывному ряду завоеваний и, как писал Маркс в одной из статей, практически не имела своей истории. Но и сами завоеватели разлагались в условиях Индии. Огромная страна стала жертвой ничтожной кучки энергичных завоевателей и терпела систематически иностранное иго.

Ну, а сейчас: случилась та же метаморфоза, что с нациями, перечисленными Аристотелем. Кто сейчас обвинит индусов в трусости, хитрости и коварстве? По моральным качествам индиец, несомненно, не ниже европейцев, и именно Индии мы обязаны внесением в политику новой великой идеи: борьбы ненасильственными средствами. Откуда взялась эта идея? Да