Книга История моих животных - Александр Дюма

Что стало с этим портретом, на котором оставалось лишь пририсовать крылья, чтобы его можно было принять за рисунок Беато Анжелико?

Д’Орсе обладал не только изяществом, но и совершенной красотой; не только совершенной красотой, но и прелестным умом. Таким он оставался до конца своей жизни.

Я предложил ему снять на двоих охотничьи угодья.

Он согласился, но с условием, что к нам присоединится герцог де Гиш, его племянник (сегодня это герцог де Граммон, посланник в Вене).

Лучшего я и желать не мог: я любил Гиша так же, как любил д’Орсе, то есть всем сердцем.

Итак, мы собрались на охоту втроем.

Нельзя было терять время, и мы решили, что начнем охотиться послезавтра.

В тот же день мы отправились к метру Бертрану подписывать арендный договор; он сделал одно небольшое ограничение: за свои шестьсот франков мы могли убить не больше ста зайцев, то есть по тридцать три на каждого; куропатки в счет не шли.

Тот, кто убьет лишнего зайца, должен будет уплатить егерю пять франков.

К полудню первого же дня я убил одиннадцать зайцев.

Незачем говорить, что Причард подвергся насмешкам со стороны моих аристократических друзей, но, по обыкновению своему, с честью вышел из положения.

XLIV

КАСТОР И ПОЛЛУКС

В следующем году я вновь отправился к г-ну Бертрану, надеясь благодаря нашим хорошим отношениям и нескольким присланным мною ему штукам дичи добиться тех же условий, что в прошлом году.

Не тут-то было.

Стоимость аренды удвоилась. Мои средства не позволяли мне потратить такую сумму, и я решил охотиться у одного из моих друзей в Нормандии.

Его замок находился в нескольких льё от Берне.

Он выехал нам навстречу верхом, в сопровождении двух больших белых борзых, что я подарил ему.

— Ах, сударь, взгляните же на господина Эрнеста! — увидев его, воскликнул Мишель. — Он похож на английскую королеву.

В самом деле, в комнате Мишеля была гравюра с картины Дедрё, изображавшая английскую королеву верхом на вороном коне и в сопровождении двух белых борзых.

Я сообщил Эрнесту о том, что Мишель нашел сходство между ним и королевой Великобритании, и это очень польстило ему.

Две борзые, воспитать которых Эрнесту стоило многих забот, и к тому же очень холеные, накануне, как вы увидите из дальнейшего, сильно удивили одного из его друзей, приехавшего из Кана, чтобы вместе с нами открыть сезон.

Нежданный гость приехал прямо в замок, пока Эрнест объезжал земли вместе со сторожем; слуга узнал в нем друга хозяина и предложил в ожидании господина пройти в его рабочий кабинет, служивший и библиотекой.

Окна кабинета выходили в парк, куда можно было спуститься через среднее окно, образующее дверь.

С каждой стороны от этой двери было окно, возвышавшееся на шесть или восемь футов над уровнем сада.

Новоприбывший сначала разгуливал вдоль и поперек комнаты, изучая вид из правого окна, затем вид из левого окна; после этого он перешел к картинам, полюбовался «Гиппократом, отвергающим дары Артаксеркса», вздохнул при виде «Наполеона, прощающегося с войсками во дворе замка Фонтенбло»; после бросил рассеянный взгляд на двух собак, лежавших рядом, словно два сфинкса, под хозяйским письменным столом; потом он ощутил небольшую резь и, поскольку был совершенно один и не считал нужным стесняться Кастора и Поллукса, издал тот звук, из-за которого мадемуазель де Роган так страдала, пока г-н де Шабо не взял вину на себя.

Но как же он удивился, когда при этом звуке, впрочем довольно умеренном, обеих собак словно охватил внезапный страх и, отскочив друг от друга подальше, они бросились в окна библиотеки, открытые в сад, и скрылись с глаз.

Посетитель замер на месте. Он прекрасно знал, что поступил неприлично, но ему впервые встретились такие чувствительные собаки.

Он позвал их, крикнув: «Кастор! Поллукс!» — но ни один не вернулся.

Тем временем появился Эрнест. Он слышал крики своего друга; застав его несколько смущенным и обменявшись с ним приветствиями, он не мог не спросить:

— Но что с тобой было, когда я вошел?

— Право же, — ответил тот, — я был сильно удивлен.

— Чем же?

— Представь себе, я был здесь с твоими собаками, все было спокойно, и вдруг, как будто их змея ужалила, они вскочили с воем и убежали в сад, словно их черт уволок!

— Может быть, ты… — начал Эрнест.

— Ну да, — ответил гость. — Признаюсь в этом; я был один, здесь были только два твоих пса, и я не думал, что при них надо соблюдать все правила приличия.

— Так и есть! — сказал Эрнест. — Не беспокойся, они вернутся.

— Я не беспокоюсь, но мне хотелось бы знать, откуда у них такая чувствительность.

— Здесь нет ничего сложного, сейчас объясню. Я очень люблю этих собак, которых получил от Дюма, и отказался отдать их моей жене, как ей этого ни хотелось; я оставил собак при себе, чтобы они ко мне привязались, и всегда держал их в своей спальне или в своем кабинете. Но то, что у тебя было случайностью, было привычкой этих чертовых собак, так что они, не выбирая времени, предавались этим непристойностям то лежа у меня под столом, то у моей постели. Чтобы излечить их от этого, я купил славную плетку, и, когда один из них делал то, что недавно сделал ты, немилосердно его стегал, определяя виновного по звуку. И до чего же додумались мои негодяи? Они стали делать тихо то, что делали громко. Тогда, поскольку я не мог угадать, кто из них виноват, отделывал как следует обоих; вот почему сейчас, услышав тебя, они не могли поверить, что это сделал ты, и, не доверяя друг другу, решили каждый, что виноват другой… И чтобы избежать заслуженных, как им думалось, побоев, они, ты видел, убежали, охваченные тревогой, если не раскаянием.

Мишель, у которого на все случаи было средство, признался, что от неудобств этого рода не знает ни одного средства; пришлось Эрнесту и дальше придерживаться своего метода, приносившего такие хорошие результаты.

К сожалению, в окрестностях Берне очень мало укрытий, и Причарду совершенно негде было проявить свои способности.

Я довольно плохо поохотился, хотя и бросался в сторону, как говорят на бегах, опасаясь обычных выходок Причарда по отношению к моим спутникам.

Когда я возвращался с несколькими куропатками и одним зайцем, лежавшими в охотничьей сумке Мишеля, мне встретился крестьянин, державший на поводке красивую каштановую сучку, на вид трех или четырех лет.

— Черт возьми! — сказал я Мишелю. — Если этот добрый малый согласится расстаться со своей сукой за разумную цену, это животное мне бы подошло.

— Но — ответил Мишель, — вы помните, что поручили своему другу Девиму купить для вас собаку и открыли с этой целью кредит на сто пятьдесят франков.