Книга Ведьмин рассвет - Екатерина Лесина

рисковать. Она сильна, и если и действительно возьмется помогать…

Сон истончился, я даже решила, что все, но он вернулся, только воды озера стали чернее прежнего. Они волновались, да и небо потемнело, затянулось тучами. А потом ветер пронесся, сминая озерную гладь. Раз и другой. И третий.

И волна поднялась, покатила к берегу.

Сперва тяжко, медленно, но все быстрее. И первая гневной ладонью отшвырнула лодочки с берега, накрыла их с головой и утянула. Она еще не добралась до частокола, как и сестра её, что обрушилась уже на корабли. Волны накатывали одна за другой, и озеро, впавши в ярость, спешило воплотить её.

Я видела, как рассыпался частокол, как былинками закружились бревна, и сгинули в пучине. Я видела, как вода вошла в город. Тысячеликая. Тысячерукая. С тысячею же жадных ртов, готовых поглотить все и вся… и это было страшно.

И страшнее стал лишь крик, что донесся из дворца.

Только…

Поздно.

А следом вдруг стало тихо, будто звук выключили. Правда, длилась эта тишина недолго. В ней зазвучали голоса. Сперва шепотом, но их было много и раз от раза становилось все больше. Эти голоса сплетались в один, и в нем звучали жалобы, проклятья…

- Я не могу, - я зажала уши руками. – Я…

Я не хочу видеть.

И слушать.

И каждый голос – это ведь жизнь, что оборвалась в ту ночь. Сколько всего?

- Много, - на мой незаданный вопрос ответили. И я обернулась. Конечно, кто еще может говорить за мертвых?

Я поклонилась.

- Это ведь сон?

- Что есть сны?

Понятно, точного ответа я не получу. А город исчез, и озеро, и все-то вовсе. Но сейчас серая равнина, расстилавшаяся вокруг, воспринималась родной и близкой. Уж лучше она, чем видеть, как умирали люди.

- Это было страшно, - я говорю, понимая, что у богини совсем другие представления о страшном. Она видела наверняка катастрофы куда более впечатляющие. Но… - Эти люди… они…

- Они там, - ответила она. – В этом дело. Они все там. Я не могу забрать их. Держит… отпусти. Их.

- Как?

- Ты поймешь, - улыбка у нее была печальной. – И выбор у тебя будет.

- Как у тех, кто был до?

- Они меня не слышали.

Вот повезло-то…

- А те кто слышал… сделали иной выбор. И то их право. Люди вольны в своих поступках.

Молчу.

Что тут скажешь? Пообещать? Как бы боком мне это обещание не вышло. Чую, что и без обещания выйдет. И все равно молчу.

- Та вода… - я спохватываюсь. – Которую ты мне дала… её для одного человека хватит, верно?

- Верно.

- А если… если женщина беременна, то получается двое? И надо ждать, когда она родит? Она больна, но… это я не о себе, это…

- Я знаю.

Откуда? Хотя… она же богиня, чему удивляться-то?

- Выбор, - сказала она спокойно. – Всегда дело в нем. Но кое-чем я могу помочь. Тебе… прежде кровь была не готова, а теперь… почему бы и нет.

Она сунула палец в рот и прокусила его.

Прокусила, чтоб…

А потом коснулась этим прокушенным, с черной каплей крови, пальцем моих губ. Я и дышать-то забыла. Здесь, во сне, кровь её была горькой. И она впиталась в губы, склеив их на мгновенье. А потом… потом закружилась голова.

И я провалилась.

В бездну ли.

В очередной сон, на сей раз, к счастью, без видений.

Проснулась я с больной головой. Причем боль эта накатывала волнами, то совершенно погребая под собой, не оставляя сил даже не то, чтобы сделать вдох, то отступая, и тогда возвращалась способность дышать, а с нею – и шевелиться. Правда, передышка длилась недолго.

Кажется, меня трясло.

Кажется, знобило.

В какой-то момент я сумела-таки сползти с кровати и добраться до туалета, где меня и вырвало. Там я и осталась, сидя на полу рядом с унитазом. Желудок то скручивало, то отпускало, чтобы снова сдавить невидимой рукой. И голова… голове легче не становилось.

Надо было вызвать…

Скорую.

Или просто кого-нибудь. Но телефон оставался в комнате, а сил добраться до комнаты у меня не хватало. Я пыталась, честно, но осознала, что если отпущу унитаз, то просто-напросто рухну. В какой-то момент, наверное, я все же отключилась, если не увидела, откуда он взялся.

- Яна? – этот голос пробивался сквозь боль и серую муть, облепившую меня. – Яна… ты слышишь меня?

Я хотела ответить, что слышу, но только всхлипнула.

- Сейчас… я позвоню… погоди.

Меня подняли.

И руки были теплыми. И сам он, княжич Лют, тоже был теплым. И я потянулась к этому теплу, а оно потянулось ко мне. И стало легче. Будто именно его, тепла, мне и не хватало. Я впитывала его, пила, не способная насытиться, боясь, что он уйдет и я снова останусь одна.

Я не хочу больше!

Я устала от одиночества, я…

- Тише, - меня, кажется, гладили по голове, и от этого хотелось плакать. – Тише, ты больше не одна… я тут… я никуда не ухожу.

И не ушел.

Следующее пробуждение принесло голод и жажду, причем и то, и другое были настолько сильными, что я застонала. А урчание желудка заглушило этот стон.

- Яна? – Лют тотчас сел.

Он, оказывается, был рядом, тут, в моей кровати.

- Ты…

- Пить, - выдавила я. Пересохшее горло ныло, и чувство такое, что в него песку насыпали.

Лют молча подал стакан воды, его и держал, осторожно, не давая мне расплескать. А я пила, пила и пила, чувствуя, как вода проваливается внутрь. И руки дрожали.

И ноги.

И кажется, я сама тряслась, с головы до ног.

- Вот так… - Лют вытер губы платком. – Еще?

Я с сожалением отпустила стакан.

- Есть… еда?

- Бульон будешь? Тебе пока твердого нельзя, Цисковская запретила. Но бульон крепкий. Анри сварил. Очень о тебе переживает.

Надо же… наверняка на самом деле этому Анри глубоко плевать на ведьму Яну, но приятно. И бульон действительно хорош. Теплый еще, при этом сытный. И голод ненадолго отступает. Правда, лучше бы был дальше, потому что когда я думала о еде, я не думала об остальном.

- Что… - я огляделась.

Сумрачно.

И за окном ночь. Окно это открыто, и на подоконнике лежат длинные тени.

- Что… случилось?

- Не знаю. Надеялись, что