Книга Изгой Великий - Сергей Трофимович Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Копия сего акта хранилась в библиотеке ныне несуществующей философской школы…
На Капейском мысу Арис видел много подобных разрушенных мастерских и всегда с любопытством осматривал приспособления и утварь, с помощью которых производили пергамент, стараясь открыть тайны ремесла, однако варвары в большинстве случаев сжигали оборудование. Но тут им что-то помешало, успели только разбить его, казнить пергаментщика, намотав его кишки на деревянный барабан, и поджечь каменный сарай, у которого сгорела лишь часть деревянной кровли. Философ долго рассматривал уцелевшие детали кожевенной утвари и инструментов, слагал их вместе, дабы определить предназначение, но многое из того, что удалось собрать, оставалось недоступным для стороннего ума и взора.
Несмотря на неуютность сего уголка Капейского мыса, можно было скинуть останки казнённого мастера в море, чтобы не смердили, и остаться здесь хотя бы на ночь. Философ уже с помощью палки принялся было скатывать раздувшийся труп к обрыву, когда услышал глухие, слабые удары и хриплый отдалённый голос. Опасаясь, что и это место занято мародёрами, он осторожно вошёл сквозь дверной проём сарая и осмотрелся. Звуки исходили откуда-то из-под завала рухнувшей кровли, и, ведомый извечным любопытством, он принялся разбирать его и скоро наткнулся на скальную стену. Тем часом человеческие стоны отдалились куда-то под землю, и, лишь сдвинув мусор, Арис обнаружил едва приметную каменную крышку люка. Когда с трудом откинул её, узрел измождённого, истощённого и, судя по одежде, вольного человека, однако же заросшего густой курчавой бородой. Он сидел в яме, куда обыкновенно на ночь помещали рабов, и был настолько слаб, что выбраться самостоятельно не мог. Философ извлёк его на свет, на руках вынес из сарая, и только здесь, привыкнув к угасающим лучам заходящего солнца, узник пришёл в себя, смог разлепить гноящиеся глаза и попросил воды. Но, после того как напился, в тот час потребовал пищи, и поскольку Арис давно питался лишь поздними фруктами, то дал ему, что смог добыть в этом пустынном месте – гроздь зимнего винограда, напитавшегося трупным запахом. Человек слегка оживился и, осмотревшись, вдруг спросил, ушли ли варвары. Арис поведал ему о том погроме, что они учинили на Капейском мысу, о сожжении Ольбии и о гибели библиотеки вместе с философской школой. И тогда вызволенный пергаментщик признался, что он – молодой хозяин мастерской, член коллегии и это его отец лежит перед сараем с намотанными на барабан кишками. Не сказать было, что он стал безумен, однако, когда выслушал ученика Биона, вдруг спросил с каким-то внутренним торжеством и страстью:
– Неужели на всем Капейском мысу я остался один из коллегии пергаментщиков?
– Не знаю, но я зрел, как казнили всех мужчин, – признался Арис. – И после нашествия живых ремесленников не встречал ни в Ольбии, ни в Пергаме.
Воспалённые глаза его заблестели.
– Неужели теперь я один владею тайной ремесла?
Философа его восторг привёл в замешательство.
– Возможно, – сдержанно обронил он. – И это печально. Однако я готов помочь тебе.
Молодой пергаментщик вдруг схватил его за руку и сжал истощавшей, но всё ещё жёсткой, с пергаментной кожей, пятернёй.
– Помоги выжить! Мне нужно мясо! Много мяса и жира, чтобы восстановить силы. И я тебе открою секрет изготовления пергамента! Мы станем владеть им лишь вдвоём на всём Понте! Нет, даже во всей Элладе!
Одержимый любопытством, Арис в тот же бы миг согласился, если бы мог добыть ему мяса. Совершенно не приученный к охоте, он уже пробовал подкрадываться к одичавшим овцам, но, напуганные мародёрами, они не подпускали к себе человека ближе, чем на полёт стрелы. А поскольку философ не имел лука и прочего оружия, то пытался охотиться на них с увесистым камнем либо с заострённой палкой и всегда безуспешно.
– Если я не съем мяса, то умру, – поторопил его пергаментщик. – И со мной вместе умрут тайны ремесла… Этого не должно случиться! Как философ… как последователь самого Биона, ты обязан понять и помочь мне сохранить жизнь!
Арис в тот миг ощутил всю важность и остроту текущего времени и более чем этот погибающий хранитель секрета понимал, чем может окончиться гибель столь редкостного ремесла. Ещё не зная, как поступить, он дал слово, что добудет мясо, и, оставив пергаментщика, побежал сначала в горы, где обыкновенно паслись овцы, но на сей раз не делал даже попыток добыть хотя бы ягнёнка, зная бесполезность неведомого труда. Однако, рыская по горным лугам, он вдруг увидел, что мародёры охотятся на целое стадо, словно волки: одни сидят в засаде на пути к водопою, а другие осторожно нагоняют овец на них. Когда сей загон увенчался успехом и несколько животных оказались на земле с разрезанным горлом, философ вышел из своего укрытия и предложил обменять то, что у него было ценного – поднятую с земли ещё в Ольбии золотую чашу, из которой пил воду, на баранью тушу. Охотники тщательно осмотрели золото, взвесили его в руках и согласились, да ещё помогли забросить на плечи тяжёлого, откормившегося на вольном выпасе барана. Арис принёс его к сараю, где застал пергаментщика чуть живого, и, не имея ножа, вооружившись острым осколком камня, принялся снимать шкуру. Молодой ремесленник не в силах был дождаться, когда освежуют, выпотрошат добычу, разведут огонь и изжарят мясо; едва философ рассёк грудную клетку животного, как он стал черпать руками, пить ещё тёплую кровь и есть сырым внутренний жир. Даже самый лютый голод не заставил бы Ариса делать это, и потому он с омерзением ждал, когда несчастный утолит свою неистовую жажду. Утолив же её, он облизал руки и смог даже привстать, опершись спиной на стену сарая. Философ ещё неумело сдирал шкуру, а пергаментщик, помня договор и вожделённо взирая на мясо, принялся раскрывать тайны изготовления капейского пергамента.
Оказывается, для того чтобы получить товар высочайшего качества, на котором впоследствии достойно излагать самые высшие знания и истины, следует покупать белокожих, светловолосых рабов полунощных стран и только не старше отроческого возраста, желательно женского пола. При этом следить, чтобы их кожа не была попорчена старыми либо новыми шрамами, ранами от плетей и прочими язвами. И, прежде чем получить сырьё, следует ровно четыре недели кормить их только