Книга На краю света - Эбби Гривз

тогда сказала на крестинах, что хочет быть с Джимом и в хорошие, и в дурные дни. Несколько последних были одними из лучших. Именно такие моменты поддерживали ее в трудностях, выдавшихся за последние месяцы. Посмотрев на Джима с его уверенной улыбкой, она попыталась сохранить этот образ в памяти.

Потому что теперь Мэри слишком хорошо знала, что «починить» Джима навсегда никогда не удастся, можно лишь попытаться научиться справляться с неожиданными перепадами, происходящими в его прекрасном, спутанном мозгу. Вот что происходит там прямо сейчас? Больше всего ей хотелось думать, что он чувствует себя спокойно. Она примирилась с тем фактом, что никогда не сможет понять всего происходящего у него в голове, но это не означало, что она перестала надеяться, что однажды он все же впустит ее туда.

После крестин Мэри провела бессчетное количество времени, гугля «депрессию» и изучая всевозможные способы, которыми, как ей казалось, можно помочь Джиму. Там были и лекарства, и терапия, и невообразимое множество каких-то псевдонаучных способов. Спустя недели две, когда их отношения более-менее вернулись в норму, она преподнесла Джиму стопку распечаток с выделенными местными службами. Он не стал смотреть все это даже из вежливости. Вместо этого, сдвинув всю стопку на край стола вместе с грязной посудой, он улыбнулся и взял ее руку в свои. Я сам могу справиться с собой. Это мое дело.

И хотя он, конечно, мог и сам иметь необходимую квалификацию, насколько Мэри знала, он так и не пошел ни к каким другим врачам. Никакого формального диагноза не было поставлено. Для себя она пришла к выводу, что же с Джимом не так – хроническая депрессия, – но она все-таки была художником, прости господи, а не специалистом в медицине. И все же достаточно хорошо знала его, чтобы понять, почему он настолько против того, чтобы просить посторонней помощи. Это нарушало его внутренние границы. Это было стыдно. Это была стигма. Джим цеплялся за иллюзии нормальной, успешной жизни, даже находясь на грани ее потери. После той истории с желудочным вирусом год назад он не пропустил на работе ни дня.

– Позвольте? – Они подошли к ступенькам, и Джим протянул ей руку, склонившись в поклоне, комически изображая придворного кавалера.

Это был прежний Джим. Никто другой не мог так заставить ее давиться от смеха. Два дня назад, когда он забыл, что поставил курицу в духовку, и вернулся четыре часа спустя, демонстрируя ей обугленные кости, у Мэри аж ребра заболели от истерического хохота. Ей так хотелось, чтобы это никогда не кончалось.

– С радостью.

Она поднялась, Джим последовал по ее стопам. Он поцеловал кусочек оголенной кожи между поднятым воротом свитера и основанием узла убранных кверху волос. По коже пробежало легкое щекотное покалывание.

Они шли в уютном молчании. Перед ними в кустах порхали четыре птицы. Черные головки, ярко-оранжевые грудки. Снегири? подумала Мэри. Да наверняка знал бы – он любил наблюдать за птицами. Она вспомнила, что надо бы позвонить маме. У Гэвина пару месяцев назад родился первенец, и маме было чем заняться, но Мэри знала, что она не перестает беспокоиться о своей старшей и единственной дочери, живущей по другую сторону Ирландского моря.

Конечно, Мэри ни словечка не сказала ей про все эти неприятности с Джимом. Она не могла ни с кем делиться информацией, которую сам Джим предпочитал так напряженно скрывать. Но тут было и нечто большее. Мэри хотелось верить, что она сама сможет вытащить Джима из депрессии. Одно неосторожное мамино замечание, и она, Мэри, снова вернется к мысли, что, если бы она лучше старалась, Джим был бы в порядке. Если бы ее сил было достаточно, он бы вообще не почувствовал себя так плохо.

По крайней мере, утешала она себя, у нее есть ее работа, занятие в той вынужденной изоляции, которая возникала из-за жизни по условиям Джима. В январе будет пять лет, как она начала свой бизнес с картами, и хотя он больше не рос, но с годами стал вполне стабильным. По любым меркам, это был успех, и то, что она добилась этого с нуля и только своими силами, вполне было поводом для гордости, хотя Мэри всегда была далека от самодовольства.

– Ты хочешь есть? – указал Джим на скамейку на горизонте. Это место всегда было их любимым, с отличным видом на меловые утесы. Обычно там уже кто-то сидел, но сегодня скамейка была пуста.

– Всегда.

Они уселись рядышком, и Джим достал два яблока, пакетик чипсов и термос с чаем. Он уже три месяца не пил ничего более крепкого. Когда он давал слово, то делал все, чтобы его сдержать. С выпивкой это не всегда было просто, но раз уж он обещал Мэри всегда быть с ней рядом, на краю света или в Илинге, она должна была позаботиться об остальном.

Джим налил ей чаю, передал стаканчик и обхватил ее рукой за плечи. Мэри, как всегда, почувствовала, что растворяется в нем. Она могла потерять счет времени, глядя на его профиль, такой изящный и веселый. Она осторожно провела пальцем по его скуле, представляя, как проникает туда, внутрь, и устраивается там, где ей и положено, – прямо в сердце.

– Так мило со стороны твоих родителей приглашать нас сюда, – заметила Мэри.

Надо бы им приезжать почаще. Когда они бывали тут вдвоем, оставив работу в пыльных недрах большого города, все в жизни казалось гораздо более преодолимым и управляемым. Мэри вспоминала, что такая любовь не встречается на каждом шагу. Да, в сущности, большинство людей в этом мире вообще ничего такого даже представить себе не может. Это редкая удача.

– Они сами здесь нечасто бывают.

В голосе Джима прозвучала не враждебность, а какое-то странное безразличие. Мэри уже знала, что он никогда не был так близок с родителями, как она со своими, что они всегда слишком давили на него. То ли из-за этого, то ли из-за всего остального, но Джим никогда не делился с ними своими ментальными страданиями. Мэри даже представить не могла, что бы они сказали в таком случае. Они были из твердолобых. Если бы это было не так, то Ричард давно бы уже попытался как-то помочь Джульетт, которая всегда была лишь наполовину в этом мире, а другой половиной – с Сэмом.

– Ну, я – по крайней мере – всегда рада здесь побывать. – Мэри поцеловала Джима в щеку. Он не взял с собой бритву, и щетина у него на щеках уже почти превратилась в бороду.

– Я тоже. Я