Книга Дезертирство в Красной армии в годы Гражданской войны (по материалам Северо-Запада России) - Константин Викторович Левшин

безграмотность. Социальное происхождение играло важную роль при вынесении вердикта.

Анализируя судебную деятельность комдезертир Петроградского военного округа за вторую половину августа 1919 г., С. П. Оликов сделал вывод, что те «увлеклись кабинетной работой и направлением дезертиров в штрафные части… такая работа не могла дать какого-то иного результата, кроме загрузки штрафных частей». По сравнению с Московским военным округом, несмотря на то что по Петроградскому военному округу добровольно явилось почти в восемь раз (3263) и задержано облавами в два раза меньше (2970), предано суду было чуть ли не в семь, а направлено в штрафные части почти в пять раз больше дезертиров (620 и 95 и 627 и 144 соответственно)[883]. Штрафные части были введены приказом РВСР № 997 от 3 июня 1919 г. Для красноармейцев-заключенных вводился отличительный знак: черная полоса на левом рукаве. Пребывание в штрафчастях имело карательные и воспитательные цели, со штрафниками проводились занятия по военному обучению, политграмоте, шла работа по нарядам[884]. Успешность перевоспитания была относительной: часты были побеги, кражи.

После обработки и сравнения отчетов одной из петроградских РКД с 16 августа по 30 сентября 1919 г. с расчетами на основе данных Н. Н. Мовчина, С. П. Оликова, Н. А. Корнатовского становится очевидно, что характерным отличием работы Петроградской ГКД (которое, конечно, вытекает из специфики региона) была, во-первых, большая доля злостных дезертиров, а во-вторых – низкий уровень добровольной явки. Период этот не случайно взят нами: он относительно «нейтрален», а именно – не затрагивает время наступления на Петроград Северо-Западной армии и располагается между двумя амнистиями, повлекшими резкое увеличение доли добровольцев. В среднем по стране в 1919 г. процент злостных дезертиров составлял всего 6,8 %[885], в Петрограде картина совершенно иная – почти 39 %. Важнейший показатель, характеризующий тяжесть вины, – «предано суду» – за 1919 г. в Петрограде составил 29 %, по Новгородской губернии – 6,8 % против всего 5,5 % по стране[886]. Кроме того, по верному выводу Н. А. Корнатовского, «Петроград занимал видное место по количеству дезертиров, как наиболее населенный пункт округа и центр сосредоточения непомерно разросшихся тыловых учреждений и всякого рода запасных формирований»[887].

С февраля по декабрь 1919 г. по семи военным округам (учитывая данные задержанных на железных дорогах) мы имеем 1 761 104 извлеченных дезертиров[888], из которых более 51 % явились добровольно, в то время как по Петроградскому военному округу таковых всего около 40 %. С 16 августа по 30 сентября в РКД явилось 317 добровольцев, то есть всего 29 % от общей массы дезертиров. С 15 сентября по 15 октября по всему Петрограду явка составила 11 %, а по губернии – 28 % выявленных дезертиров[889]. Всего за осень ОКД насчитала 16 694 изъятых дезертира, из которых 41 % составили «добровольцы», в Петрограде эта доля почти вдвое ниже. По динамике численности добровольно явившихся видно, что более половины из них (55 %) явилось в ноябре – это прямой результат не только постановления ВЦИК от 4 ноября об амнистии дезертиров ко второй годовщине Октября, но и успешных боевых действий против войск Юденича[890]. Также необходимо отметить высокий процент ошибочно задержанных: их доля за вторую половину сентября составила 21,5 %[891].

Из задержанных по стране за июнь – декабрь 1919 г. полутора миллионов дезертиров злостными были признаны лишь 95 тыс., из которых 55 тыс. было направлено в штрафные части, 6 тыс. приговорено к лишению свободы (в т. ч. условно), к расстрелу – 4 тыс., из которых к большинству был применен условный расстрел[892]. В двухнедельном отчете Петроградской ГКД за первую половину января 1920 г. пойманные и добровольно сдавшиеся дезертиры были распределены следующим образом: в запасные части направлено 1776, в мобилизационный отдел – 299, на пополнение отрядов ВОХР – 47, в тыловое ополчение – 31, в штрафные части – 23, всего 11 человек были преданы суду, а 430 – вовсе освобождены[893]. Если в целом по стране доля «злостных» дезертиров в 1920 г. росла (как, кстати, и возраст беглецов) или оставалась примерно той же, что и в 1919 г., то в Петроградской губернии она составила: в первой половине марта – 7,6 % (в целом по Петроградскому военному округу – 12,7 %), в апреле – 5,7 %, в июне – 6,4 %[894]. Главным источником извлечения дезертиров, как видно из отчетов, были не облавы или добровольная сдача, а «другими способами или случайно».

В Приложении 5 помещена таблица, в которой отражена деятельность комдезертир Петроградской губернии осенью 1919 г. – в критический момент наступления на Петроград Северо-Западной армии генерала Н. Н. Юденича. В первую очередь обращает на себя внимание заметно большая доля дезертиров, арестованных непосредственно в Петрограде. Подготовка города к обороне и принятие соответствующих мер дало о себе знать и в выявлении только за октябрь почти четырех тысяч дезертиров! Резкое падение роли «добровольцев» в общей дезертирской массе вполне прогнозируемо пришлось на период отступлений и неудач Красной армии и, соответственно, резко увеличивается в ноябре 1919 г. Победа под Петроградом и подтверждение основательности и силы большевистской власти, возвращение разбежавшихся красноармейцев внесло свой вклад. Подробнее рассмотрим сводку Петроградской ГКД, составленную на основе докладов уездных и районных комиссий за 24–30 ноября 1919 г. Из 160 дезертиров, зарегистрированных Лужской УКД, лишь один (!) был задержан, а остальные 159 явились добровольно. Столь же контрастна картина по Новоладожскому уезду: один задержанный на 245 «добровольцев». А ведь эти уезды губернии были в числе наиболее сложных в отношении дезертиров. Из указанной сводки видно, что во всех уездах, кроме Петроградского, доля добровольно явившихся была выше, а в целом по губернии она составила 76 %[895].

Интересно отметить, что, призывая к максимально полному извлечению из тыла дезертиров и пополнению ими рядов Красной армии, телеграмма от 13 января 1921 г. оговаривала: в случае превышения количества выловленных дезертиров пропускной способности пересыльных пунктов и запасных частей, «даже дезертиров младших возрастов брать только на учет [в] порядке приказа всероглавштаба [№] 132 [и] подвергать имущественному взысканию»[896]. Смысл оговорки понятен, ведь чрезвычайная скученность пойманных и сдавшихся дезертиров, их слабая охрана и неудовлетворительное снабжение давали массу поводов для новых побегов, что превращало единожды оступившихся в рецидивистов, затрудняло легализацию дезертиров и в целом переход страны к мирной жизни.

«Инструкция Народным Судам о порядке производства дел о дезертирах, их укрывателях, пособниках и попустителях» от 2 февраля 1921 г. отводила роль основной меры наказания имущественным взысканиям: штрафы, частичные и полные конфискации. Основание такого выбора логично вытекало из всего опыта предыдущей борьбы: «…эта мера, обладая значительной чувствительностью, в то же время не сопровождается изъятием осужденного из строя»[897]. Кроме того, дезертиры по-прежнему приговаривались к принудительным общественным работам, направлением в штрафную часть на срок до