Книга Во времена Саксонцев - Юзеф Игнаций Крашевский

саксонской службе, порочный и умный Паткуль служит инструментом для заключения пагубных для нас трактатов.

– С царём Петром, – прервал Лещинский, – Август мог договориться для общей обороны от Карла XII. В этом его ещё упрекать нельзя.

– Чем же нас может интересовать ссора короля Августа со шведом? – вставил другой. – Речь Посполитая, связанная Оливским трактатом, не хочет в нём видеть неприятеля, а он неустанно разглашает и торжественно объявляет, что хочет быть другом и протектором Речи Посполитой. Он первый нам глаза открыл, с чем к нему эту женщину и пана Витцума посылали… Приглашая на пиршество, на котором мы бы собой представляли для них добычу, Август, что царю Петру предлагал себя в помощь против шведов, шведа заполучить хотел тем, что готов ему дать подкрепление против Петра, лишь бы вместе Польшу разорвали. Саксонцу нет дела ни до нашей целости, ни до приобретения земель, но об увеличении своей наследственной монархии нашей ценой. Легко ему было напасть на эту недостойную мысль, видя нашу неосмотрительность и раздоры. В Литве кипит гражданская война… войска у нас мало. Шляхта с трудом двигается, деньги для войска выклянчить у неё трудно. Сами пергаменты, гарантирующие наши свободы, не защитят, когда мы не хотим встать в их оборону.

Он договорил и какое-то время царило гнетущее молчание, Лещинский вздохнул.

– Упаси вас Бог от того, – сказал он, – чтобы слова ваши сбылись, хотя бы в самой мелкой части. Пока что возможности этой катастрофы не вижу. Не допустим её, когда её видим и предчувствуем.

– Да, следует сосредоточиться, создать союз и встать в собственную защиту. Речь Посполитая сама, без посредничества короля, когда захочет, может со Швецией помириться и не допустить с ней войны… Мы можем и должны назначить послов от нас и отправить их к Карлу XII. Он примет их охотно…

– Но это пахнет бунтом! – вставил кто-то сбоку.

Лещинский не брал голоса. Было очевидно, что к крайности и разрыву с королём он был не расположен, что не рад был увеличивать разрыв, а Август имел при себе достаточно значительный отряд сенаторов, которые на мир со шведом согласиться не могли.

С другой стороны не подлежало сомнению, что Карл XII не только желал прийти к согласию с Речью Посполитой, но готов был сделать для неё уступки. Речь Посполитая, по мнению многих, могла тут быть сама посредником между двумя противниками… Тот и этот бросал по слову, рассуждали спокойней, когда только что прибывший Брониш, староста Пыздрский, едва приветствовав хозяина и получив информацию, начал требовать голоса.

– Было бы хорошо, – сказал он, – если бы швед принял Речь Посполитую за медиатора, но в этом нужно сомневаться, потому что Карл XII, весьма раздосадованный главным образом тем, что против него король Август заключил договор с царём Петром, раньше, по-видимому, ни в какие переговоры не пойдёт с нами, пока того пана, которого мы выбрали, с трона не сбросит…

Они близкие родственники, но швед – железный человек, в ненависти пылкий так же как в дружбе, когда раз что решил, от ярой мысли не даст себя оттянуть… Хочет он от Речи Посполитой Курляндию и Лифляндию, но скорей бы от них отказался, чем простил Августу. Я точно знаю, что он намеревается спихнуть с трона Саксонца.

Сначала было глухое молчание, потом тут и там послышались шёпоты и разные голоса. Лещинский этой крайности допустить не хотел.

– От этой мысли, пагубной для нас, – сказал он, – мы его как раз через высланное посольство, если к тому придёт, должны оттянуть, и мы одни это можем, показывая, что на это не согласны.

Брониш со значительной улыбкой поглядел на воеводу.

– Это есть знаком, – добавил он, – что вы не знаете Карла XII, раз полагаете, что его можно обратить и склонить к смене убеждений. Он не является гладким политиком и таким же подкупающим ложью, как наш пан, о котором никто не может сказать, что знает, что он думает и чего намеревается делать, не скрывает намерений, по-солдатски трактует дело, но скорей жизнь отдаст, чем поддастся. Я не пророк, но мне кажется, что эта война не будет иметь конца, пока Август останется на троне.

Лещинский на это возмутился, другие также допускать не хотели, чтобы Карл мог желать мести, достигающей так далеко.

Прибытие старосты Пыздрского, который, хоть и не признавался в том, имел со шведом какие-то тайные сношения, прояснило немного пылкие разбирательства, в которых было много заблуждений.

Брониш имел связи, которых не объяснял, а знали его как человека, не повторяющего молитвы за пани матерью, но имеющего собственные убеждения и здравое суждение о людях и делах.

Когда другие рассказывали сказочные вещи об этом шведе, который из недавно презираемого молокососа в течение немногих лет вырос в гиганта, староста Пыздрский держался за бока, а когда сам говорил о нём, видно было, что опирался на собственное мнение.

– Правда, что Карл суров к нашей Речи Посполитой, хоть протестует, что её любит, притесняет и ущемляет, но ему кажется, что только союзников Августа преследует, – говорил Брониш. – Он будет мучить короля Польского и курфюрста Саксонского, покуда у него с головы эту корону не снимет и наследственные его земли не опустошит, и контрибуциями не высосет. Имеет к нему отвращение и личную неприязнь, а железной воли его ничто на свете не сломает, увидите… Августа мы напрасно будем стараться оборонять и заслонять…

– Но эту обязанность мы должны выполнить, – отозвался Лещинский. – До сих пор Карл имел только дело с единичными людьми и кучками, теперь выступит Речь Посполитая и посольство от её имени. Это изменит форму вещей…

– Очень сомневаюсь, – сказал Брониш. – Карл XII уже, по-видимому, усмотрел себе короля.

Все с любопытством задвигались, но староста замолчал, как бы говорить больше не мог и не хотел.

– Короля? Усмотрел? – вставил мрачно хозяин. – Нет сомнения, что и мы предпочли бы иного, потому что нет для нас более отвратительного, более противного нашим традициям и обычаям, чем этот саксонец, но как раз уважение к нашим традициям требует, чтобы выбранного, помазанного, коронованного, того, которому мы присягали, так легкомысленно не отпускали.

Лещинский горячо это подтвердил.

– В самом деле, да, – сказал он, – он может быть нам неприятным, потому что наших прав не уважает и тайными дорогами старается их обходить. Мы должны его на дорогу закона направить, но не бросать и не оставлять.

Закон препятствует даже сложение короны без позволения народа. Мы будем опираться на Августа, который привык к своеволию, потому что саксонцы не знают ни сеймов, ни их шляхта не принимает участия в правлении, но