Книга Чужие - Дин Кунц

Она выключила мотор, вышла из машины и принялась ходить туда-сюда, засунув руки в карманы куртки на овчинной подкладке, не чувствуя обжигающе холодного воздуха. Поездка по бездорожью вернула ее к цивилизации: восьмидесятая автомагистраль лежала всего в двух сотнях ярдов к северу. Время от времени, когда по ней проезжал грузовик, доносился далекий драконий рев, но движение в праздники было небольшим. К северо-западу от шоссе на возвышенности стояли мотель и гриль-кафе «Транквилити», но Сэнди только один раз посмотрела туда. Ее больше интересовала земля перед ней, обладавшая таинственным и мощным притяжением и, казалось, излучавшая покой, как камень по вечерам излучает накопленное за день солнечное тепло.

Сэнди не пыталась анализировать свою тягу к этому клочку земли. В контурах земли, во взаимном пересечении линий, в формах и тенях явно была тонкая, не поддающаяся определению гармония. Любая попытка расшифровать это притяжение выглядела бы так же глупо, как попытка проанализировать красоту захода солнца или радость от любимого цветка.

В это рождественское утро Сэнди еще не знала, что Эрни Блока, словно одержимого, тоже привлекло это место — 10 декабря, когда он возвращался домой из транспортной конторы в Элко. Она не знала, что этот клочок земли вызвал у Эрни будоражащее чувство близкого просветления и немалый страх — эмоции, совсем не похожие на те, что пробуждались в ней. Прошли недели, прежде чем она узнала, что место ее отдохновения с не меньшей силой притягивает и других — как ее друзей, так и незнакомых ей людей.

Чикаго, Иллинойс

Для отца Стефана Вайкезика — коренастого неугомонного поляка, настоятеля церкви святой Бернадетты, спасателя смятенных священников — это рождественское утро оказалось самым хлопотливым из всех, что он помнил. А Рождество, по мере того как день переходил в вечер, быстро становилось самым знаменательным в его жизни.

Он отслужил вторую мессу, целый час поздравлял прихожан, которые заходили к нему домой с корзинками фруктов, коробками домашнего печенья и другими дарами, потом поехал в университетскую больницу — навестить Уинтона Толка, полицейского, которого за день до того ранили в сэндвич-баре на окраине города. После срочной операции Толк провел сутки в отделении интенсивной терапии. Рождественским утром его перевели в палату, примыкающую к палате интенсивной терапии: хотя угроза его жизни миновала, он нуждался в постоянном мониторинге. Когда появился отец Вайкезик, рядом с его кроватью сидела жена Рейнелла Толк — привлекательная женщина с кожей шоколадного цвета и коротко стриженными волосами.

— Миссис Толк? Меня зовут Стефан Вайкезик.

— Но…

Он улыбнулся:

— Не беспокойтесь, я никого не намерен соборовать.

— Это хорошо, — сказал Уинтон, — потому что помирать я точно не собираюсь.

Раненый полицейский был в полном сознании, неплохо соображал и явно не страдал от боли. Его кровать подняли, чтобы больной мог сесть в ней. Хотя широкая грудь Толка была перебинтована, на шее висел прибор сердечной телеметрии, а в медиальную вену левой руки из капельницы поступала глюкоза с антибиотиками, выглядел он, с учетом своего недавнего приключения, очень неплохо.

Отец Вайкезик стоял в изножье кровати; о его волнении говорило только то, что он непрерывно крутил в сильных руках свою шляпу. Поймав себя на этом, он быстро положил шляпу на стул.

— Мистер Толк, — сказал он, — если вы в состоянии ответить, позвольте мне задать вам несколько вопросов о том, что случилось вчера.

Любопытство Стефана озадачило как Толка, так и его жену.

Священник объяснил свой интерес — впрочем, только частично.

— Тот человек, который ездил с вами по району всю неделю, Брендан Кронин, он работал на меня, — сказал он, сохраняя легенду о Брендане-мирянине, нанятом церковью.

— Я бы хотела встретиться с ним, — ответила Рейнелла, и ее лицо прояснилось.

— Он меня спас, — сказал Толк. — Повел себя безумно смело, чего не должен был делать ни за что в жизни. но я рад, что он решился.

— Мистер Кронин вошел в этот сэндвич-бар, — пояснила Рейнелла, — не зная, остались там еще налетчики или нет. Он мог получить пулю.

— Полицейские инструкции категорически это запрещают: нельзя входить в зону риска, — сказал Уинтон. — Будь я там, снаружи, я бы действовал точно по инструкции. Не могу аплодировать поступку Брендана, но я обязан ему жизнью.

— Удивительно, — подключился отец Вайкезик, словно в первый раз слышал о храбрости Брендана. Что уж там — вчера он имел долгий разговор со своим старым приятелем, капитаном отделения, в котором служил Толк. Тот превозносил Брендана за мужество и ругал за безрассудство. — Я всегда знал, что на Брендана можно положиться. Он ведь и первую помощь вам оказал?

— Может быть, — ответил Уинтон. — Не знаю толком. Помню только, сознание вернулось ко мне… и я увидел его… он как бы маячил надо мной… звал… но я был как в тумане, понимаете?

— Удивительно, что Уин выжил, — дрожащим голосом сказала Рейнелла.

— Ну-ну, детка, — тихо промолвил Уинтон. — Я жив, а все остальное — ерунда. — Убедившись, что жена успокоилась, он обратился к Стефану: — Все поражены тем, что я потерял столько крови, но не умер. Говорят, ее было целое ведро.

— Брендан накладывал вам жгут?

Толк нахмурился:

— Не знаю. Я уже сказал, что был как в тумане. В дымке.

Отец Вайкезик помедлил, соображая, как узнать то, что нужно, не обмолвившись о немыслимом вероятии, ставшем причиной его приезда.

— Я знаю, вы не можете хорошо помнить, что случилось, но… вы, случайно, не заметили ничего особенного… в руках Брендана?

— Особенного? Что вы имеете в виду?

— Он к вам прикасался, да?

— Конечно. Я думаю, он нащупывал пульс… потом проверял, откуда кровотечение.

— А вы ничего не чувствовали… ничего необычного, когда он к вам прикасался… ничего странного?

Стефан старался быть осторожным, и его выводила из себя необходимость говорить туманно.

— Похоже, я не улавливаю вашу мысль, отец.

Стефан Вайкезик покачал головой:

— Ну, это мелочи. Главное, что вы живы. — Он посмотрел на часы, изобразил удивление, сказал: — Ай-ай, опаздываю.

И прежде чем оба успели отреагировать, он схватил шляпу со стула, пожелал им доброго здравия и поспешил прочь, явно оставив их в недоумении.

Фигура идущего навстречу отца Вайкезика обычно вызывала у людей ассоциации с инструктором по строевой подготовке или с тренером по американскому футболу. Его мощное тело и самоуверенные, агрессивные манеры плохо вязались с представлением о священнике. А если он спешил, то становился похожим не на инструктора или тренера, а на танк.

Отец Вайкезик понесся по коридору, распахнул две широкие двери, потом еще две, оказался в отделении интенсивной терапии, откуда раненого полицейского перевели всего час назад, и попросил позвать дежурного врача Ройса Олбрайта. В надежде, что господь простит несколько мелких обманов ради доброго дела, Стефан назвал себя семейным священником Толка и дал понять, что миссис Толк захотела выяснить через него все обстоятельства ранения ее мужа, о которых пока имела только общее представление.