Книга Упал. Очнулся. Папа! - Янина Логвин

Да уж, картина соблазнения маслом. Прозрачнее этого только стекло под микроскопом.

Я закусила губы, а Мелешко спрятала лицо под ладонью и растопырила пальцы.

— Даша, можно тебя на минуточку? — Андрей нашел мою руку, и заставил подняться. — Надо поговорить!

— Конечно.

— Послушай, Даша, я понимаю, что вопрос не совсем обычный, но… Я тебе не с Лизой изменил в прошлом? — спросил в лоб, когда мы оказались с ним в спальне, и за нами захлопнулась дверь.

— Нет, ты что! — покраснела я под серьезным голубым взглядом. Такого логического хода я не ожидала. — Я бы никогда ее в дом не впустила.! Это… это у тебя с другой было, не с ней.

— Слушай, мне кажется, что Лиза тебе не очень хорошая подруга.

— Да? И-и почему ты так решил?

— Или у нее глазной тик, или она мне моргала, когда ты не видела.

— Да ты что? Лизка? — пришлось похлопать глазами. — Не может быть!

— Может! Давай я ее прямо сейчас выставлю за дверь, и она больше сюда никогда не придет? Я таких намеков не люблю!

От решимости, прозвучавшей в серьезном голосе Воронова, я не на шутку струхнула. Господи, только не это! Хватит с бедной Синичкиной на сегодня стресса, чтобы еще и шок пережить!

— Нет, не вздумай, Андрей! Я сама! — встала перед мужчиной, уперев руки в крепкую грудь. Мало ли, на что он решится? Я своего шефа знаю! — Сама с ней поговорю и все решу, ладно? Она хорошая девушка, просто… перебрала немного, с кем не бывает! Да я ее сто лет знаю!

— Ладно, но на кухню я больше не пойду. Лучше у детей узнаю, чем они весь день занимались. Хватит с меня на сегодня твоих подруг.

— Хорошо! — я опустила руки и уже повернулась, чтобы выйти, когда Воронов вдруг снова поймал меня за талию и притянул к себе. Поцеловал мягко в губы, явно не желая отпускать.

— Иди, но ненадолго. И знай, я тебя больше ни на кого не променяю! Даже, когда все вспомню…

Пол, от поцелуя было качнувшийся под ногами, встал на место и показался тверже обычного.

Ох, не зарекался бы.

Когда вернулась в кухню, выражение лиц у девчонок было не лучше, чем у меня. А Лизка и вовсе, обняв Тамарку и положив голову ей на плечо, печально хлюпала носом, став похожей на женскую версию Арлекина.

Я прикрыла дверь, включила чайник и села за стол. Опустив плечи, посмотрела на подруг.

— Конец операции, Том. Можно выдохнуть, скандала не будет. Андрей уже не придет.

— Девочки, я же — ик! — говорила, что все испорчу. Ну не умею я разговаривать с мужчинами, и пить не умею.

— Слушай, Дашка, мы, конечно, редкие дуры, но ведь хотели, как лучше.

Я протянула руку и погладила Синичкину по голове.

— Прости меня, Лиза. Больше никогда о такой глупости просить не буду! Честное слово!

— Твой Воронов нормальный мужик. Он только тебя замечает, я свидетель, у нас сразу не было никаких шансов.

— Да ладно тебе, Тома. Просто я жена для него. Но с Людоедочкой он был совсем другим, я ведь видела.

— Не знаю, каким он был раньше и с кем, но сейчас мы с Лизой пойдем баиньки, а ты, Дашка, перестанешь морочить себе голову, поняла? Ведь жалеть потом будешь, как пить дать!

Глава 41

Я уже жалела всей душой. Обо всем. Об этой глупой затее с девчонками. О том, что ввязалась в уговор с Лешенко и внезапно оказалось, что я не только секретарь, но еще и женщина. О том, что из-за меня шеф потерял память, и теперь я не знала, как быть с чувством вины и как со всем этим справиться.

О том, что скоро всё закончится — вся эта нечаянная сказка с моим мужем, оказавшаяся неожиданно похожей на правду. (Здесь я жалела сердцем). Я сама ее закончу и, скорее всего, уже сегодня.

Да, сегодня, так будет лучше. Мы сядем с Андреем и поговорим. И я все ему расскажу. Объясню ситуацию с его дедом и наследством «Сезама». Ничего не скрою о подлой натуре Куприянова и коварных намерениях его брата. Предупрежу о красотке Пригожевой и нанятом киллере на черной машине, чтобы был осторожен.

И, конечно же, признаюсь в том, что никакая я ему не жена, а секретарь. Не самый любимый и лучший, но верный. Разве не так?

А если он разозлится и уйдет из дому на ночь глядя… То, что ж, пойду в полицию. Даже если сорву Лешенко всю операцию. Кто-то должен взять ситуацию под контроль, раз уж у меня ее контролировать не получается!

Я проводила девчонок к Тамарке, вернулась в квартиру и закрылась в ванной комнате. Посмотрев на себя в зеркало, решительно смыла с ресниц тушь, а с лица макияж, решив больше не поддаваться никаким желаниям. Особенно желанию увидеть себя глазами сегодняшнего Воронова — мало ли что он там говорит! Ни к чему хорошему это не приведет. Собрав волосы в охапку и рассердившись на себя, подняла их высоко на макушку и завязала в луковичку. Вот так тебе и надо, Дашка! Красотка хоть куда! Даже жаль, что уши не лопоухие, и веснушки пропали. А то можно было бы поучаствовать в шоу самых невезучих ведьм!

Переодевшись в домашний халат, закатила рукава повыше и пошла на кухню убирать бардак после девичника и разбирать пакеты. Ну не могла я дать пропасть труду шефа!

Сначала детей было слышно, но постепенно в квартире все затихло. Я тоже ушла в себя, за покаянными мыслями не замечая тишины. Расставила продукты, убрала со стола, сгрудила посуду в мойку и принялась мыть.

Да, нам надо с Андреем поговорить. И совершенно точно сегодня. Дольше тянуть нельзя! Вот сейчас дети уснут, мы сядем за стол, как взрослые люди, я сделаю кофе, и все обсудим. Конечно, мне будет нелегко признаться и объяснить ему почему он без памяти и причем тут графин, но я постараюсь. Скажу, что мы с Лешенко хотели, как лучше. У сержанта уж точно авторитета побольше моего, если не мне, то ему-то Воронов должен поверить! А вот простит ли меня?

Ох, вряд ли.

Как бы еще придумать с чего начать разговор?

Андрей вошел на кухню в футболке и штанах, держа в руках сложенную шахматную доску — старую и резную, ручной работы. Когда-то она принадлежала моему отцу, потом я хранила ее в память о нем, а когда шахматы нашел Степка, то упросил меня их ему подарить.

Я не очень хорошо играла в шахматы, папа не успел научить. Но бабушка всегда говорила внуку, что настоящий мужчина должен не только уметь быстро бегать, но быть умным и решать сложные задачи, как дедушка.

До сих пор доска с фигурами лежала в коробке у сына под кроватью, и мне казалось, что он давно о ней забыл. А на деле оказалось, что нет.

— Даша, ты не знаешь, куда подевался белый ферзь? Никак не могу найти.

Я оглянулась и растерянно перекрыла воду. Мысли все еще витали вокруг предстоящего признания.

— Знаю. Он потерялся — давно, лет пятнадцать тому, а что?