Книга Цепкие лапы времени - Александр Плетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два самолета на крейсерской скорости выводили большую дугу для повторного захода.
Взглядом из кабины вверх – тучи плотной сизой массой нависали над головой, источая из себя тягучие, влекомые колебаниями ветра рваные лоскуты.
Радар на Су-22 отсутствовал – ориентир уверенно держали благодаря навигационной системе, всегда оставаясь над «своей» (аргентинской) территорией…
Не заверещала предупредительно СПО… А значит, и нарушитель шел либо выключив, либо не имея РЛС.
Серая из серой пелены четырехмоторная тушка С-130 «Геркулес» вывалилась… просто просев накоротке, показав хвост – ее с незначительным превосходством в скорости догоняли.
Впереди и выше идущий «кубинец» в «Су-спарке» среагировал молниеносно, врубив форсаж, вздергивая машину на перехват – дистанция между самолетами уменьшалась кратно.
Беленин услышал в наушниках скороговорку на испанском, где промелькнуло: «гринго-амрикано»… Вскинул голову, щурясь – что там за «фрукт» нарисовался? И даже сумел увидеть, как выхлестнулся пушечный росчерк «ведущего», спугнув или вовсе зацепив чужака! Тот, с не меньшим энтузиазмом вскинув левое крыло, с набором шарахнулся, снова заныривая в маскирующую кучевую завесу и… что-то теряя – какая-то темная точка отделилась от него, падая.
Все летело навстречу столь быстро, что оставались секунды сообразить: это «что-то падающее» пересечется в опасной близости.
Уже делая отворот влево, Павел обалдело успел углядеть – разминулись в доли секунды, в десятке метров (в десятке ли – не ближе?) – нелепую, раскинувшую руки-ноги фигуру человека. Нелепость, неправильность была именно в том, что… что-то подсказывало – человек за бортом оказался без спасительного парашюта. И больше всего в память врезалось мелькнувшее побелевшее в ужасе лицо, открытый в крике рот, трепещущие в набегавшем потоке воздуха щеки.
Как потом выяснилось, уже после американского запроса (вежливого – янки знали за собой грешок) помочь в поиске тела, самолет транспортной авиации США в тумане сбился с курса, пересек границу Аргентины, тем самым нарушив воздушное пространство.
Очередь из пушки зацепила кабину, разбив фонарь, и одного из пилотов просто выдуло воздушным потоком[100].
Когда по рации брякнули, что Андропов отбыл, можно было совершить наконец и свой визит.
Прокуренная «Волга», покинув место «засады», покатила по чуть извилистой асфальтированной дороге к глухим охраняемым воротам.
Брежневская дача встретила сырым запахом осени, запахом пряного и прелого увядания. Машина осталась у КП, далее пехом.
Из людей на территории попалось лишь два-три работника, что убирали с тропинок меж высоких деревьев шуршащую листву. Они только и нарушали потрясающую печальную тишину, да еще лениво покаркивающие вороны, которых на удивление было мало – наверное, поживиться тут им особо нечем.
Все это навеяло некую символичность, поэтому капе-ранг (молчаливые сопровождающие провели его в дом) уж настроился и вообще-то думал увидеть развалину – телевизионный образ «долгоиграющего» генсека, особенно его последних дней, ложился устойчивым архетипом. Добавить к этому предупреждение, что старика недавно хватанул инсульт…
А Леонид Ильич приветствовал гостя даже не сидя – на ногах, лишь опираясь на спинку кресла.
Не уловил Терентьев и обычного для пожилых людей запаха, включая лекарственного. И еще уж очень переживал (боялся), что найдется причина для традиционного брежневского поцелуя.
Однако тот просто пожал руку. Некрепко.
Правда, сесть ему уже помогала медсестра – округло-женственная, но крепкая такая, в теле бабенка.
Вспомнился случайно глянувшийся сериал про Брежнева – что-то там было ни совсем однозначно с медсестричкой. Уж не эта ли?
Дамочка, надо заметить, обхаживая пациента, так и постреливала глазищами на гостя в непонятных претензиях – может, действительно переживала за «дедушку», может, еще чего…
А в целом Ильич произвел хорошее впечатление. Несмотря на немощность, заторможенность в речи, отвисшую челюсть – глаза по-прежнему живые, умные. Говорить он старался односложными короткими предложениями, видимо сам понимая свою проблему.
Терентьев представился по-полному – в звании, сколько лет, когда родился.
– Вот и буду звать тебя каперангом, извини, что на «ты». Мне так удобней. Надо было по форме прийти, в той – с шевронами «Россия». А то – человек и человек, и не скажешь, что из светлого грядущего явился.
«Светлое грядущее» он по-особенному проинтонировал.
Сам Брежнев был одет по-домашнему – брюки, рубашка без галстука, вязаный жилет с финскими оленями:
– А я теперь на пенсии. Мне теперь и официальных лиц можно, хоть и английскую королеву, встречать по-простому, – и улыбался этому своему маленькому чудачеству.
А едва удалилась лучащая строгую ответственность женщина-медработник, заговорщически спросил:
– Сигарет не принес? А то обложили меня со всех сторон. А сам-то куришь? Вот и хорошо, что куришь. Будешь прикрывать если что. Мне вот давеча Юрий Владимирович принес, а подымить я так и не отважился. Видал, какая фурия за мной блюдит…
И подмигнул, донельзя довольный, будто хвастаясь, мол, «при мне краля»!
«А ведь дед дает… – улыбнулся мысленно Терентьев, – каких бы он там ошибок не наглупил! Когда там его конечная дата – в ноябре? Совсем недолго».
Так и хотелось сказать: «Леонид Ильич, дорогой, вы удила жизни закусите и тяните еще, тяните». «Да нельзя – воспримет как преждевременную похоронку».
Хозяин немного завозился, кряхтя, усаживаясь поудобней. Взглядом, видом давая понять: «ну, рассказывай». Безошибочными манипуляциями заядлого курильщика выудил сигаретку, чиркая зажигалкой, чуть откинувшись, пуская дым:
– Рассказывайте, хм-х, как вы там живете, к-хм, поживаете? Как дошли до жизни, до такой? Не устоял народ перед Западом? Просрали… все что… кх-м…
Он закашлялся, запершил – привычно, в кулак, во взятый со стола платок, не став доводить вопрос. А впрочем, надо ли? И так понятно. Что ответить только?
Сейчас, сидя перед своего рода легендой советского периода, Терентьев испытал неожиданное чувство смущения. Которое никогда, ни под какими осуждающими взглядами Андропова, или Устинова, или других пытливых контактеров не испытывал. Не видя своей личной вины в том, что Советский Союз почил, протянув лишь – сколько там? Семьдесят лет?
А вот почему-то именно перед Брежневым, старым, пожившим… отжившим, прошедшим свой трудовой и идейный путь, наверняка не без грехов и ошибок – житейских и профессиональных… Вот глядя в эту стариковскую укоризну, почему-то стало совсем неловко.
