Книга Избранные речи - Демосфен

(196) Все это с такими многочисленными подробностями рассказано мной для вас, граждане судьи, и для собравшегося вокруг народа и слушателей266, так как по отношению к этому презренному достаточно было бы сказать только коротко и ясно: если тебе, Эсхин, одному из всех было уже заранее ведомо будущее, тебе следовало бы заявлять об этом тогда, когда государство обсуждало этот вопрос; а если ты этого заранее не знал, то ты повинен в таком же незнании, как и остальные. Стало быть, почему же ты имеешь больше оснований представлять такое обвинение ко мне, чем я – к тебе? (197) Ведь даже в тех самых событиях, о которых я говорю (я пока не касаюсь остальных), я уже потому оказался лучшим гражданином, чем ты, что я отдал себя на дела, которые всем казались полезными, и при этом не устрашился никакой личной опасности и не задумался перед ней, между тем как ты не только не предложил никаких других, лучших решений (тогда мои и не потребовались бы), но и для выполнения принятых ни в чем не показал себя полезным, – наоборот, как выяснилось в ходе дальнейших событий, ты занимался такими делами, на которые способен только самый негодный человек и злейший враг нашего государства, да вот и сейчас в то самое время, когда Аристрат на Наксосе и Аристолей на Фасосе267, эти отъявленные враги нашего государства, привлекают к суду друзей афинян, в Афинах Эсхин обвиняет Демосфена! (198) Но тот человек, кто на несчастиях греков полагал расчет своей славы268, по справедливости заслуживает скорее сам погибнуть, чем обвинять другого. Кто пользу себе находил в тех же обстоятельствах, в каких и враги государства, тот не может быть преданным своему отечеству. Ты это доказываешь и тем, как ты живешь, и тем, что делаешь, и тем, какую политическую деятельность ведешь, и тем, какой не ведешь. Исполняется что-нибудь такое, что вы признаете полезным, – молчит Эсхин; случилась незадача и произошло что-нибудь нежелательное, – тут как тут Эсхин – точь-в-точь как и с телом: только случись какое-нибудь заболевание, как сразу же начнут чувствоваться всякие поломы и вывихи269.

(199) Но уж раз он с такой силой напал на постигшие нас неудачи, мне хочется сказать кое-что для вас даже неожиданное. Только, пожалуйста, ради Зевса и всех вообще богов, пускай никто не удивляется преувеличению с моей стороны, но отнеситесь благосклонно к моим словам. Ведь если бы всем людям было ясно наперед то, что нас ожидало, и все уже заранее знали это, и если бы ты, Эсхин, предупреждал и уверял нас, крича и вопя об этом – хотя в действительности ты ни словом не обмолвился, – даже и в таком случае нашему государству нельзя было отступиться от этого, раз только оно помнило о славе, о предках или о своем будущем. (200) Конечно, теперь очевидно, что оно потерпело неудачу в своих делах, но это – общий удел всех людей, когда такова бывает воля божества. А если бы в то время, когда оно все еще рассчитывало главенствовать над остальными, оно отступилось от этого в пользу Филиппа, тогда оно навлекло бы на себя обвинение в том, что предало всех. Если бы оно пожертвовало, не запылившись270, тем, ради чего наши предки не уклонялись, ни от каких опасностей, кто́ же не плюнул бы тогда в лицо… тебе? Ведь конечно, не государству и не мне. (201) А какими глазами, скажи ради Зевса, стали бы мы глядеть на приезжающих к нам в город людей, если бы дела приняли такой оборот, как сейчас, если бы вождем271 и распорядителем всего был избран Филипп, а борьбу за то, чтобы не допустить этого, провели другие, без нашего участия – тем более что никогда в прежние времена наше государство ради бесславного благополучия не отказывалось от опасностей борьбы за прекрасные задачи? (202) Кто́ же из греков, кто́ из варваров не знает, что и фиванцы, и достигшие силы еще ранее их лакедемоняне, и персидский царь272 – все они с большим удовольствием и радостью предоставили бы нашему государству эту возможность – получить самому, что хочет, сохраняя в то же время собственные владения, – с тем, однако, чтобы подчиняться их приказаниям и допускать постороннему главенствовать над греками? (203) Но, как видно, у афинян этого не было в обычаях отцов, это не было терпимым, не было прирожденным, и никогда еще во все времена никто не мог убедить наше государство примкнуть хотя бы и к сильным, но поступающим несправедливо и, живя в безопасности, быть рабами; нет, оно в течение всего своего существования всегда шло в опасности, борясь за первенство, честь и славу. (204) И вы теперь считаете настолько благородным и настолько естественным для ваших нравов, что и в ряду своих предков более всего восхваляете тех, которые так действовали. Это и понятно: кто же может не восторгаться доблестью людей, которые согласились даже покинуть страну и город и сесть на триеры ради того, чтобы не исполнять чужих приказаний, и которые давшего такой совет Фемистокла избрали стратегом, а Кирсила273, предложившего подчиниться приказаниям, побили камнями – и не только его самого, но и жены ваши побили жену его? (205) Да, действительно, тогдашние афиняне не искали ни оратора, ни стратега такого, по милости которого они стали бы рабами под видом благополучия, но они не хотели даже и жить, если бы при этом не была им обеспечена свобода. Каждый из них держался того взгляда, что он рожден не только для отца и для матери, но и для отечества274. А в чем разница? – В том, что человек, представляющий себя рожденным только для родителей, ждет смерти от судьбы и от естественной причины; человек же, считающий себя рожденным также и для отечества, согласится умереть, чтобы только не увидать его в рабстве, и будет почитать страшнее смерти те оскорбления и бесчестия, которые придется переносить в государстве в случае его порабощения.

(206) Конечно, если бы я пытался говорить о том, что именно я пробудил у вас чувства, достойные ваших предков, тогда всякий человек был бы вправе порицать меня за это. Но я приписываю себе такие же взгляды, как ваши собственные, и объясняю, что и до меня государство имело этот образ мыслей; я только утверждаю, что в выполнении каждого из тех дел в отдельности есть доля и моего участия. (207) Эсхин же, обвиняя меня огульно во всем и возбуждая у вас враждебное отношение ко мне как к виновнику тревог и опасностей для государства, старается не только на данное время лишить почести меня, но хочет и на будущее время отнять славу у вас. В самом деле, если вы осудите вот его275, признав негодной мою политическую деятельность, этим вы покажете только, что все произошло по вашей собственной вине, а не вследствие несправедливости судьбы. (208) Но нет, не могло, никак не могло быть, граждане афинские, вины с вашей стороны в том, что вы подвергли себя опасности за свободу и спасение всех, – клянусь теми из наших предков, которые бились при Марафоне, и теми, которые выступали под Платеями276, и теми, которые сражались на море при Саламине, и теми, которые сражались при Артемисии, и многими другими доблестными воинами, прах которых покоится на общественном кладбище277; их всех одинаково наше государство предало погребению, удостоив одной и той же чести, Эсхин, а не только тех, которые имели успех и вышли победителями. И это справедливо. Ведь то, что было долгом доблестных людей, выполнено ими всеми, а судьба каждому из них досталась такая, какую определило божество.

(209) И после этого ты, проклятый писаришка278, для того только, чтобы лишить меня чести и уважения со стороны их, рассказывал о трофеях, о битвах и о древних подвигах279. Но какое же отношение имело это все к настоящему делу? А мне, тритагонист280, как оратору, выступавшему перед государством в качестве советника по вопросу о первенстве, у кого, по-твоему, надо было позаимствовать образ мыслей перед тем, как подниматься сюда на трибуну? У того ли, кто стал бы говорить речи, недостойные всего этого? Но тогда я, конечно, заслуживал бы казни. (210) Да и вам, граждане афинские, нельзя с одной и той же точки зрения судить о всех делах, как частных, так и общественных; но дела о повседневных житейских отношениях следует рассматривать, руководствуясь частными законами и примерами, задачи же общественного значения – собразуясь с достоинством предков. И каждому из вас, когда вы входите в суд для рассмотрения общественных дел, надлежит представлять себе, что вместе с тростью и значком281 вы приняли и образ мыслей своего государства, раз только считаете нужным в своих действиях быть достойными тех людей.