Книга Лес видений - Павлина Морозова

– Это только начало истории, – возразил Ворон, на что она обернулась и сурово погрозила помятым букетиком.

Сказы о давно померших царевнах волновали её сердечко не так сильно, как о царевичах, к тому же имя Марья давалось в царской семье через раз, но это не представляло проблемы, ведь она даже не была уверена, что история Ворона – быль, а не сказка, выдуманная с единственной целью: ненадолго отвлечь её от смерти любимого.

Что ж, она была не против немного отвлечься, тем более что Ворон уже страшно заинтриговал.

– Померла Марьюшка тихо и неожиданно, – томным голосом поведал Ворон. – Однажды утром попросту не отошла от сна. Горевал её брат сильно, если не сказать – люто. Он не был припадочным, но так сильно любил её, что разбушевался, разгромил всю её светличку, а меня прогнал и предупредил, что прибьёт, если ещё раз увидит. Решил он с чего-то, что я мог быть повинен в её смерти. Но не только меня он винил – ведь есть с давних пор поверье, именно таким быстрым и безболезненным способом Мать забирает себе девушек и женщин, что ей приглянулись. Видать, пришло Марьино времечко, но ни брат её, ни я не могли с эти смириться. Не улетал я далеко, пока Марьюшкино тело не приготовили к погребению, а когда понесли гробик на опушку леса дремучего, чтоб в сыру землю закапывать, так я следом полетел. Надеялся я всё время, что смогу её душу увидеть, смогу поговорить с ней ещё хоть раз, но увы, видеть души дано лишь немногим избранным.

После этого Ворон сбился на пространные рассуждения и описания того, кто приходил Марью в последний путь проводить, как именно провожали, из какого дерева был гробик и так далее. Немила затосковала, вспомнив, какая убогонькая церемония сопровождала погребение Ивана-царевича. Она почти разочаровалась в истории Ворона, обозвав его про себя самым паршивым рассказчиком из всех, что встречала в своей жизни, когда повествование совершило новый поворот:

– И не было мне никакого смысла возвращаться. Родной лесок, из которого я родом, уже давно стал мне чужим, в доме Марьи мне тем паче не ждать отныне радушного приёма, и тогда я решил, что полечу в ту часть леса дремучего, куда Марья всегда запрещала летать, туда, где, как она говорила, живёт всякая жуткая нечисть. Решил я, что полечу так далеко, как смогу, пока не свалюсь замертво от усталости, либо пока меня не настигнет лихо. И полетел. И летел я долго, над валежниками и болотами, пролетал места, где растут корявые уродливые деревья, похожие на маленьких страшных человечков, пролетал другие места, где великаны-сосны устремлялись так высоко в небо, что я робел и жался к земле, испытывая странное предчувствие, будто меня хотят раздавить. Сердце моё было не на месте, я постоянно озирался по сторонам, а пару раз так вовсе улепётывал на всех парах, завидев… впрочем, неважно. Научила меня Марья, уж не знаю, откуда она это знавала, что самое главное в дремучем лесу – остерегаться блуждающих огней и ни в коем случае не путать их с костерками Материных прислужниц, вышедших на ночное служение. Я не сразу осознал, что ищу именно их, эти костерки. Поначалу я следовал наставлению Марьи и избегал всякого света, потом стал неосознанно тянуться к нему, а затем, когда я уже выбился из сил, но ещё не готов был упасть на землю и умереть, понял, что хочу встретить кого-нибудь из Материных прислужниц, да не просто так, а чтобы взмолиться о помощи. Моя Марьюшка в виде души прозрачной тоже ходила по лесу, возможно, что теми же самыми дорогами, только чуял я, что она меня опережает, и что как быстро бы я не летел, она летит ещё быстрее, и никогда мы не пересечемся в этом мире. Я кричал, я звал её, никакой надежды на то, что она откликнется, у меня не было.

Летел я, летел, как вдруг увидел нечто, что совершенно не ожидаешь встретить в таком месте. Ветви передо мной внезапно раздвинулись, и вынырнул я на подёрнутую лёгкой туманной дымкой поляну, а луна, что до сих пор освещала мой путь, также внезапно спряталась. Но на той поляне не было темно. Костёр, сложенный посередине поляны, освещал небольшое жилище, которое больше чем на половину уходило в землю. Сейчас я знаю, что зовётся оно землянкой. Крыша у землянки была из веток, древесной коры и мха. Я хотел приземлиться на крышу, но молодая женщина, сидевшая у костра, вскочила и замахала на меня руками. «Кыш! Кыш! – закричала она. – Не смей ломать мой дом! Крылья вырву, когти обломаю! Я в него столько сил вложила, что тебе, пернатому, и не снилось! Сюда лети, к костру поближе, посмотрю я на тебя». Узнаёшь говорок? В общем-то, так мы с Ягой и познакомились.

От удивления Немила села и, обхватив колени, стала слушать ещё внимательнее.

– Вынудила Яга меня сесть к огню, да предупредила, чтоб до поры до времени я ей не мешался и не лез под руку. Я и сидел тише воды ниже травы, а каждый раз, когда пламя вспыхивало особенно ярко, молчаливо трепетал и подавлял в себе желание улепетнуть. Яга приманивала души со всего леса, и я надеялся, что доведётся мне увидеть среди красных языков пламени личико белое, глазки подмигивающие, призывно открывающийся роток, зовущий за собой. Но не явилась мне Марья, и не довелось увидеть ничего, окромясь жгучих лепестков, норовящих опалить мои перья.

Но скоро костёр начал затухать, и Яга заговорила со мной, а я уже дремать начал тогда. Расспросила она с неожиданным участием обо мне и о жизни моей, но сама не спешила признаваться, видала ли она мою Марьюшку, хотя я дал ей все приметы моей красавицы. Оставила меня Яга у себя переночевать, а на следующий день попросила веток натаскать на новый костерок. Вечером снова всё повторилось, и опять она ушла от ответа. Так продолжалось несколько дней, а в какой-то из дней, навроде восьмой, а может, девятый, она села передо мной и завела разговор серьёзный: «Первый раз я за свою долгую жизнь встречаю животное, что так хорошо владело бы речью человеческой и понимало человеческие чувства. Не хотела я тебе помогать поначалу, но раз уж ты такой настырный оказался, то я прошу тебя подумать вот над какими вопросами. Понимаешь ли ты, как сложно быть человеком? Готов ли ты пройти множество испытаний и преобразиться сам, внешне и внутренне, чтобы вывести любимую из тридесятого царства? Достаточно ли ты её любишь, чтобы по своей воле взойти на костёр, пережить несколько мгновений страшной боли и не испытывать сожалений о том, что утратишь? И будешь ли ты любить то, что получишь взамен?»

Решил я, что тоска по любимой пересиливает во мне страх, а значит, готов я отправиться в тридесятое царство, чтобы пройти проверку нашей любви и доказать, что моё чувство к Марье – самое что ни на есть крепкое и настоящее.

Так что на все три вопроса я недолго думая ответил согласием.

И тогда она удовлетворённо потёрла руки, вскочила с места, чтобы подкинуть в огонь дров, а как вернулась ко мне, так взяла меня на руки – я тогда был гораздо щуплее, чем сейчас, – и не успел я ничего сообразить, как оказался в самом центре жалящего пламени. Рассказывать ли тебе, что было дальше, Немила?

Услышав своё имя, Немила подпрыгнула на месте и истово закивала головой.

– Ладно, раз уж не устала слушать, я расскажу тебе, как оказался в тридесятом и что там делал… Но учти, есть много вещей, которых я не смогу тебе описать. И всё же я смею надеяться, что ты не заскучаешь. Значит, кинула Яга меня, уже не птенца, но молодую, взрослую птицу в огонь. То, как горело моё тело, я помню по сей день достаточно отчётливо, притом что минула уже не одна сотня лет. К сожалению, воспоминания о такой яркой боли не стираются из памяти полностью.