Книга Привычное проклятие - Ольга Голотвина

— И не похожа даже! Что я, хозяйку не видел? Эта — вся белая… и светится!

Старший крепко ухватил парнишку за плечи, вытолкнул в полосу лунного света, вгляделся в блаженно-ошалелую конопатую рожу.

— Да… Выходит, рано тебе, племяш, с нами, старыми цепными псами, пьянствовать. Мы бочоночек под ветчину уговорили — и порядок! А тебе вон чего мерещится!

— Но я же видел…

— Хорошо-хорошо, видел. Летучую девицу. По мне, так хоть целую стаю! Ступай, племяш, спать, да десятнику на глаза не попадись. А коль попадешься — не рассказывай, чего видал. Очень он не любит, когда вокруг нашего брата белые девицы порхают и светятся!

* * *

Наконец-то уснул Молчун. Отправились на покой Верзила и Арби. Недотепка кончила чистить кухонный котел — скоро она свернется калачиком под любимым теплым тулупом. Дагерта спела сынишке колыбельную, и малыш серьезно и сосредоточенно углубился в сон, как путешественники углубляются в незнакомый лес, полный тайн и загадок.

А Кринаш вспомнил, что надо спустить с цепи пса. Вышел на крыльцо, но остановился на ступеньке, заслышав за углом голоса. Хозяин досадливо поморщился: он-то был уверен, что все гости уже спят! А у этих спор в самом разгаре…

Кринаш остановился, чтобы не мешать беседе.

— Ничего мне не нужно! — кипятился Раушарни. — Ни славы, ни поклонников — ни-че-го!

— Поэт Джаши сказал, — парировал Лейчар, — что талант нуждается в поклонниках, а гений — нет… Впрочем, не в этом дело. Без славы, может, и проживешь. А без театра?

— Но я же не из каприза бросил сцену! Я больше не могу…

— Я не про сцену, а про театр! Сам только что сообразил, когда ты произносил монологи… Ты не можешь в полную силу напрягать связки, но мастерство-то при тебе осталось! Вспомни пьесу «Бескрылая птица»! Там художнику отрубили руки. Он сначала нищенствовал и пил, а потом встретил талантливого юношу и сделал из него великого живописца…

— Ты хочешь, — медленно проговорил Раушарни, — чтобы я вернулся в Аршмир и начал объяснять своим бывшим партнерам, как они должны играть?

— Нет. Ты для них уже никто. Нужно начинать все сначала, мастер!

— Ну-ну… Тогда остается только ждать, пока кто-то не создаст специально для меня театр! Совсем пустяк: здание, труппа, реквизит, костюмы!

— Не «кто-то», а я! Деньги есть, давно пора думать, куда их вложить… а я все в зрительном зале штаны просиживаю! Правильно родня ворчит… Хранитель Аршмира сказал мне как-то, что театр дает прибыль.

— Мой господин хочет стать владельцем театра? О Безликие! Где? В Аршмире?

— Вот еще! Зачем мне конкуренты? В Джангаше. Там постоянного театра нет, только бродячие труппы заезжают…

— Сумасшедшая идея.

— А театр вообще занятие для сумасшедших. Его придумали сумасшедшие. Ты можешь представить себе трезвого, здравомыслящего, солидного человека, который первым додумался бы выйти на помост с раскрашенным лицом, в нелепой одежде, и заявить толпе, что он — древний король или великий герой?

— Да еще сообщить об этом в стихах! — Раушарни невольно повеселел, но вдруг снова стал серьезным. — Но если мой господин действительно вложит деньги в такое рискованное дело — что в этом театре буду делать я?

— Будешь учителем… мастером… ну, не знаю подходящего слова! Главным в труппе. Представишь себе до мелочей будущий спектакль — и добьешься, чтобы он таким и стал, наяву! Помнишь, ты называл себя Хранителем театра?

— Я же это в шутку!

— А я — всерьез!

Раушарни озадаченно замолчал. А когда актер заговорил, голос его был капризным и обиженным:

— Звучит заманчиво, но где мой господин собирается брать актеров? Причем таких, которые сумеют достойно воплотить мои замыслы?

— Переманим из других театров. Из аршмирского, тайверанского…

— Ой уж!.. Эти жалкие ремесленники!.. Предлагаю биться об заклад. Если господин сумеет назвать хоть одного истинного актера — не нанять, просто назвать! — я забуду про пуховых коз, отправлюсь в Джангаш и остаток жизни посвящу новому театру.

— Попробую… Что ты скажешь о Заренги?

— Деревянная кукла. Шагает, словно у него колени не гнутся. И никогда не учит роль.

— М-да… А вот Барилла — она очень нравится публике!

— Эта шлюха? Конечно, нравится! Напялит такое тесное платье, что груди вот-вот наружу выскочат, начнет задницей вилять — зрители тут же забывают, о чем пьеса. А она сама это забывает еще до начала представления.

— На тебя не угодишь… А как тебе Аральджи?

— Из него артист, как из кролика лошадь. Прыгает помаленьку, но барьеры не берет.

— Да что вы за люди такие — актеры? — возмутился юный Волк. — Сроду друг о друге за глаза доброго слова не скажете! А знаешь, что эти трое говорили о тебе?..

«Так, — прикинул Кринаш, — деловой разговор закончен, назревает ссора…»

Он вышел из-за угла.

— Господа дышат воздухом? Время-то позднее! Я собаку с цепи спускать собрался…

Кринаш глянул в сторону будки — и резко оборвал фразу.

Не так уж ярко светила луна, но можно было рассмотреть будку. И бегущую от нее цепь с пустым ошейником.

— Вот зараза! — возмутился Кринаш. — Из ошейника вылез! Даже знаю, как он это делает. К нему мой сынишка играть прибегает, не уследишь за проказником. А хитрая псина перед ним пьесу разыгрывает, не хуже чем… гм… Словом, катается по земле, хрипит, будто вот-вот задохнется. Ну, малыш, ясно-понятно, его и пожалеет, ошейник ослабит…

— Хорошо, что он к нам не прицепился, твой пес, — опасливо сказал Раушарни. — Зубищи у него — как у дракона, что в тоске несытой кругами рыщет над…

Фраза из монолога осталась неоконченной, потому что в дальнем конце двора, за баней, свирепый собачий лай слился с истошными воплями.

Трое мужчин кинулись на шум. За баней в свете луны им открылась жуткая картина. Среди сухого бурьяна простерлось недвижное тело. Юбка разметалась по земле, длинные светлые косы ручейками убегали в бурьян.

А на груди неподвижной женщины сидел громадный черный зверь, и глаза его отсвечивали зеленым огнем.

Мужчины невольно остановились. Кринаш глянул на суковатое полено в своей руке — успел выхватить из поленницы, пробегая мимо. Бросить в проклятую зверюгу? Или послушается хозяйского голоса, отойдет от добычи?

Но пес начал действовать без команды. Помахивая хвостом, приблизился он к хозяину и гордо положил к его ногам оторванную женскую грудь.

Большую. Накладную. Набитую тряпками.

* * *

Из нор, из-под коряг и корней в лес выползла ночь. Заклубилась, сгустилась, выманила из дневных убежищ орду хищных тварей…