Книга Тиара скифского царя - Ольга Баскова

Они выслушали его сообщение без эмоций, лишь седые кустистые брови на длинном лице господина Бухера дрогнули – но бог знает отчего, – и попросили показать антиквариат.

Гойдман принес не одну тиару, на всякий случай повторив трюк, который использовал с монетами Сазана, – среди фальшивок лежали подлинники.

Он аккуратно выложил все на стол, и директора наклонились над его находками, что-то лопоча по-своему, на резком звучном языке.

Впрочем, и без переводчика было понятно, что больше всего их заинтересовала тиара.

Солнечный луч, которому удалось прорезать серые тучи, упал на золотую корону, и ее блеск ударил в глаза австрийцам, нарушив их спокойствие.

Они заговорили еще громче, лишь на минуту потеряв дар речи, и Шепселю сказали, что господа сейчас пригласят экспертов, чтобы выяснить ее происхождение.

Гойдман-младший попросил перевести: мол, он прекрасно знает всю ее историю и готов помочь, если это интересно директорам.

Оба замахали руками. Разумеется, руководя таким солидным музеем, они не доверяли людям, которых видели впервые. И все же тиара произвела на них впечатление.

Бухер и Лейшинг тут же послали за экспертами, очень авторитетными искусствоведами и археологами, профессорами Бенндорфом, Борманном и Шнейдером, такими же солидными и седоватыми, как и они сами.

Профессора принялись расспрашивать Гойдмана, где и как ему удалось раздобыть такое сокровище, и Шепсель, продемонстрировав все свое обаяние, убедительно объяснил, как откопал ее неподалеку от Ольвии, на значительной глубине, и для остроты прибавил, сколько пришлось выложить местным крестьянам и археологу за помощь.

Да, да, господа не ошибаются – речь идет об очень больших деньгах.

Австрийцы переглянулись, что-то пролаяли и направили на тиару лупы, словно щупальца прожекторов.

Шепсель догадался по интонации: они говорили о том, что никогда в жизни не встречали ничего подобного.

И было чему удивляться. Тиара представляла собой чеканенный целиком из тонкой золотой полосы куполообразный шлем высотой около восемнадцати сантиметров, состоящий из трех фриз. На нижнем можно было увидеть фрагменты из бытовой жизни скифов, на верхнем – сюжеты из гомеровской «Илиады», а между ними – изображение Ольвийской крепостной стены с надписью на древнегреческом: «Царю великому и непобедимому Сайтафарну. Совет и народ ольвиополитов».

Австрийцы с одобрением трогали ее пальцами, цокали языками и снова говорили, говорили, говорили.

Переводчик шепнул, что они довольны: тиара превосходно сохранилась, да и работа изумительная, вот только в одном месте небольшая вмятина – Шепсель грустно кивнул – наверняка от удара мечом, да и царапин хватает, но украшения не пострадали.

Сравнение элементов резьбы происходило по описанию в серьезном археологическом издании.

Несомненно, находка одесского купца представляла археологическую и художественную ценность.

Гойдман подумал, что держится превосходно, если ни эксперты, ни дирекция, ни переводчик не замечали, как подергивались его руки, как бегали глаза, как нет-нет да и выступала испарина на полных белых щеках.

Он читал все молитвы, которые когда-то повторял в синагоге, и вскоре его позвали в дирекцию.

Экспертная комиссия из трех почтенных старцев, держа бумагу, провозгласила: «…тиара сделана высокопрофессионально, вдобавок с учетом таких знаний, какими могли обладать только специалисты. В частности, о царе Сайтафарне было известно из знаменитого декрета в честь ольвийского гражданина Протогена. Из этого документа известно, что Ольвия была в конце III в. до н. э. данницей скифских царей. В городе время от времени появлялся царь Сайтафарн со своим войском и требовал дань, которую Протоген несколько раз платил из собственных средств.

Тиара, скорее всего, была изготовлена и подарена скифскому царю в знак примирения во время конфликта, упоминаемого на плите. Недостающий текст о тиаре предположительно был размещен в том месте, которое отсутствует (угол плиты отбит).

Шрифт же надписи на тиаре во всех деталях совпадает со шрифтом декрета в честь Протогена. Сама надпись с точки зрения греческой эпиграфики безупречна.

Вывод – тиара представляет огромную историческую и художественную ценность».

Шепсель мысленно аплодировал сам себе.

Подумать только, австрийские специалисты единогласно признали тиару подлинным шедевром античных мастеров, преподнесенным богатым ольвийским гражданином Протогеном скифскому царю Сайтафарну!

Можно было начинать торг. Гойдман закрыл глаза.

Ему уже мерещилась огромная сумма денег – целых сто тысяч рублей – такая огромная, что ее просто невозможно было представить.

Ох, как хорошо заживут они с Лейбой! Купят большой дом, женятся на самых красивых девушках, будут есть на золоте и серебре.

На минутку он забыл, где находится, и Бруно Бухеру пришлось повторить вопрос, сколько же хочет за тиару уважаемый негоциант.

Шепсель нахохлился, как попугай, и выпалил сумму.

Почтенные старцы переглянулись, начали что-то говорить, размахивая руками, и переводчик сообщил ему, что сумма очень велика, но если он сбавит треть, они забирают тиару.

Гойдман сказал, что ему необходимо подумать, и уже был готов пойти навстречу – даже две трети суммы они с братом никогда не держали в руках, но тут вспомнил, что это не единственный музей в мире, есть еще Лувр, на который он и замахнулся в конце концов, где спонсоры значительно богаче и можно рассчитывать на огромные деньги.

Он попросил переводчика передать господам: мол, господин Гойдман был рад с ними познакомиться, но тиара стоит значительно дороже, чем они хотят за нее предложить, поэтому он вынужден откланяться.

Почтенные старцы, услышав его решение, снова поцокали языками, теперь уже с сожалением, поохали, поахали, но отпустили его с миром, потому что прекрасно понимали: он прав.

Сын сапожника подумал: таки да, тиара стоила еще дороже, чем он определил для нее. В Лувре надо бы запросить еще больше – скажем, двести тысяч. Двести и сто – это две большие разницы. И нужно поторопиться, по возможности завтра же выехать во Францию.

Он тоже разохался и разахался, чуть не пустил слезу: о, господа не представляют, как ему хотелось видеть эту драгоценность в их музее! Но у каждого произведения искусства своя цена, и они должны это понимать. А он благодарит их, таких известных ученых, за теплый прием и внимание к его сокровищу.

Гойдман долго пожимал сухие руки экспертов, заглядывал в стальные глаза, думая о том, что действительно им благодарен. Их оценка стоила многого!