Книга Игра в молчанку - Эбби Гривз

Мне понадобилось не слишком много времени, чтобы задуматься о самом очевидном, самом простом и естественном (в моем случае) выходе – об усыновлении. На дорогостоящее лечение с неизвестным результатом у нас не было денег, к тому же сама мысль о том, что мы в состоянии сделать счастливым хотя бы одного сироту, невероятно мне нравилась. У меня на работе хватало соответствующих брошюр и проспектов, которые я частенько приносила домой, спрятав на дне своей сумочки. Я могла бы поклясться, что ты не только видишь их сквозь ткань, но и способен прочесть каждое слово, и все же я продолжала таиться, не переставая, впрочем, представлять во всех деталях, как за ужином я выложу их перед тобой на стол с таким небрежным, независимым видом, словно они совершенно случайно оказались в карманах моего фартука.

И все же каждый раз, когда наступал решающий момент, смелости мне не хватало. В чем тут дело я тоже никак не могла понять. Скорее всего, главной причиной была все та же неуверенность. Что, если что-то получится не так, как я рассчитывала? Что, если ты подумаешь, будто я решила во что бы то ни стало довести до твоего сведения, что нас – нас двоих – мне мало? Создавать тебе дополнительные проблемы в конце долгого рабочего дня – или рабочей недели – мне тоже не хотелось, и я говорила себе: лучше сделать это завтра. Или послезавтра. Или в грядущие выходные. Словом, когда угодно, но только не сейчас.

Но однажды ты положил конец моим глупым трепыханиям. Был вечер воскресенья, и я как раз вернулась с очередных курсов повышения квалификации, таща за собой чемодан на колесиках. Ты встретил меня на пороге – в этом, впрочем, не было ничего необычного.

– Ты меня с обеда, что ли, ждешь? – спросила я, как обычно вставая на цыпочки, чтобы поцеловать тебя в щеку.

– Почти. Эй, не спеши-ка… – Ты поднял руку, перегораживая дверной проем. На руке болтался хорошо знакомый мне платок, и я сразу подумала о том, куда мы поедем на этот раз. Тем временем ты взялся за ручку моего чемодана и вкатил его в прихожую, однако твоя рука по-прежнему преграждала мне путь.

– Слушай, я только что приехала… Могу я хоть немного побыть дома?

– Мы никуда не едем, – сказал ты, привычно завязывая мне глаза. – Просто я хотел кое-что тебе показать. – Поддержав меня под локоть, ты помог мне перешагнуть порог. – Сейчас прямо, а теперь налево… Еще несколько шагов, Мегс… Ну, давай же!..

Большинство людей обычно знает расположение комнат в своем собственном доме, так что боюсь, Фрэнк, твой сюрприз оказался не таким уж сюрпризом. Уже через два или три шага я поняла, что ты ведешь меня в ту самую комнату, куда я избегала заходить под любым предлогом. Когда-то мы мечтали, что эта комната будет детской.

Когда ты снял повязку, я на мгновение остолбенела. Заброшенная комната совершенно преобразилась. Исчезли груды мусора и всякий хлам, исчезли выцветшие, в пятнах сырости обои. Стены были выкрашены в ярко-желтый цвет, а наново отциклеванный паркет еще припахивал свежим лаком, положенным так искусно, что с первого взгляда его можно было и не заметить. Все пространство комнаты занимали тропические растения-суккуленты с мясистыми сочными стеблями, резными бархатистыми или глянцевитыми листьями, с длинными, блестящими шипами на стволах и ветках. На подоконнике выстроились все кактусы, которые ты когда-либо мне дарил.

– Ну как тебе наши маленькие джунгли?

Я невольно сделала несколько шагов вперед, залюбовавшись изящным глиняным горшком в углу, провела пальцами по ацтекскому узору, тянувшемуся вдоль его верхнего края, и уже собиралась спросить, во что все это обошлось и сколько времени тебе понадобилось на ремонт, покупку и пересадку растений, но ты подошел ко мне сзади, положил руки мне на талию и ответил на все мои невысказанные вопросы одной-единственной фразой.

– Все это не важно, – сказал ты. – Самое важное – это ты, Мегс. Ты. И я думаю, что нам пора перестать молчать о том, что́ мы потеряли и чего у нас, скорее всего, уже никогда не будет. Давай признаем, наконец, что изменить что-то уже не в наших силах, и будем жить дальше. И пусть все будет так, как нам уготовано.

И тут я увидела… Хоровод ярких бумажных птиц, подвешенных к тонкому обручу. Тот самый мобиль, первая и единственная игрушка, купленная нами ребенку, который мог бы стать нашим. Мог, но не стал. Честно говоря, Фрэнк, я была уверена, что ты его давно выбросил.

Я была поражена в самое сердце. В тот же вечер я настояла, чтобы мы ужинали в преображенной комнате на одеяле для пикников. Когда с трапезой было покончено, я открыла окно, чтобы впустить в комнату прохладный вечерний ветерок, и мы долго лежали на одеяле, держась за руки, а над нашей головой возились в ветвях араукарии влетевшие в комнату птицы. Никто из нас не сказал ни слова, да в этом и не было нужды. Или, если точнее, для того, что мы тогда испытывали, слов просто не существовало.

Я до сих пор благодарна тебе, Фрэнк, за то, что́ ты тогда для меня сделал, и хочу еще раз сказать тебе огромное спасибо. Ты приложил все усилия, где-то, возможно, переступив через себя, чтобы я снова почувствовала себя нужной, желанной. Благодаря тебе я почувствовала, что тебе вполне достаточно меня одной, что ты по-прежнему меня любишь и что тебе наплевать, как работают (или не работают) мои внутренние органы. С твоей стороны это было и благородно, и очень щедро. Увы, я не сумела ответить тебе тем же, но вовсе не потому, что я любила тебя недостаточно сильно.

Нет, Фрэнк, не потому… И твою любовь ко мне, и свою – к тебе я ощущала постоянно, ощущала каждой клеточкой своего тела. Наше взаимное притяжение было таким же неоспоримым фактом, как закон всемирного тяготения. Вот только мое бесплодие оказалось сильнее. Надеюсь, что прочитав эти строки, ты поймешь, как сильно мне хотелось ребенка. Только он, только наше с тобой общее дитя могло заполнить пустоту, которую я ощущала внутри себя и которую не мог заполнить даже ты вместе со всем твоим тропическим садом. Пожалуйста, помни об этом! Помни, потому что иначе то, что я собираюсь сказать, может показаться тебе самой черной неблагодарностью (и это еще очень мягко сказано).

На мгновение Фрэнк отложил ежедневник. То, что он только что прочел, наполнило его сердце горьким разочарованием. Не в Мэгги, нет… Скорее, он был разочарован собой, своей способностью анализировать и оценивать ситуацию. То, что он смирился с бездетностью, вовсе не означало, что Мэгги смирилась тоже, – вот о чем он не подумал, не принял во внимание. Нужно было быть круглым дураком, чтобы воображать, будто коллекция кактусов сможет исцелить ее боль. А как он радовался, как волновался, когда выбирал в садовом центре самые экзотические растения, когда ставил их на тележку и вез к кассе, нащупывая в кармане кредитную карточку. Как ему не пришло в голову, что и десятка домашних оранжерей не хватит, чтобы Мэгги позабыла о своей – нет, об их общей – беде?!

Фрэнк, впрочем, никогда не отличался особой догадливостью. Как он подозревал, некоторые люди одарены ею от рождения, а некоторые – нет (генетический механизм передачи этого свойства от родителей к потомкам и по сию пору оставался для него тайной за семью печатями). В том, что ему самому никакой догадливости не досталось, Фрэнк начал убеждаться еще в школе, когда попытался обзавестись друзьями. В конце концов, кое с кем он все же подружился, но на это ушло немало времени. Поначалу же даже поболтать с одноклассником о каких-нибудь пустяках было для него неразрешимой задачей. Проникшись симпатией к тому или другому соученику, Фрэнк начинал забрасывать его вопросами на такие темы, о которых ни один мальчишка, у которого все в порядке с головой, не хотел и слышать.