Книга Малиновое вино для Синей Бороды - Николай Воронцов

– Вот гад! – отчаянно вскрикнул при этом Гога и сообщил перепуганной всем происходящим Дайне: – Ампулу с ядом разгрыз.

От страха, да еще для того, чтобы не завизжать во весь свой голос, Дайна даже зажала себе рот рукой и твердо при этом решила, что никогда в жизни даже и не прикоснется к арахису.

Хотя, на самом деле, при чем тут был арахис-то? Арахис-то вообще, как говорится, здесь был ни при чем.

Пятак безжизненно обмяк, но, тем не менее, откровенно вальяжно развалился на своем стуле и уставился в синее вечернее небо.

Гога немного погодя перестал психовать, совершенно спокойно проверил у Пятака пульс, убедился, что никакого пульса уже и нет вовсе, после чего по телефону вызвал полицию и скорую помощь.

– Что здесь случилось? – был Гоге вопрос от приехавших сотрудников полиции.

– Несчастный случай! Самоубийство! – уже совершенно как-то равнодушно сообщил им Гога.

Он, видимо, к этому времени уже просто жутко устал от всех этих произошедших с ним событий.

И Дайна тоже от всего этого жутко уже устала.

Она молча смотрела на сотрудников полиции, неуютно ежилась от вечернего августовского холода и беспрестанно зевала, мечтая уже только о том, чтобы как можно скорее принять душ и уснуть в своей мягкой и теплой кровати.

В какой-то момент Дайна даже уже пожалела, что зарегистрировала билет на соседнее с Гогой место. Надо было, в самом деле, попросить представительниц авиакомпании рассадить их с Гогой по разным местам. Но мест в бизнес-классе было не так уж много, и Гога, наверное, все равно бы нашел способ пристать со своими разговорами к Дайне.

А она в этот самый момент мечтала только о том, чтобы вообще никого не видеть и не слышать.

Дайна уже и к иллюминатору отворачивалась, но в темном и размытом стекле видела только бледное лицо брюнетки с прической каре. Эта самая Инга до сих пор еще мерещилась ей, можно сказать, повсюду, не смотря даже на то, что Дайна перекрасилась и сменила прическу.

А Гога, выпросив у стюардессы еще один бокал белого сухого вина (на малазийских авиалиниях алкоголь вне запрета, хотя, надо заметить, страна эта большей частью мусульманская) и сразу же изрядно опьянев, как это обычно и бывает с мужчинами во хмелю, в полной мере уже представил себя каким-то, если уж не красавцем, то очень важной персоной точно.

По-английски он изъяснялся крайне неважно, хотя для того, чтобы выпросить еще вина, хороший английский никому и никогда не требовался.

После принятия на грудь алкоголя он тут же принялся нести всякую чушь, в том числе и про то, что, хотя, он на самом деле и не женат, и вообще очень одинок, потому что все работа, да работа с утра до вечера, но эту выпавшую ему по воле обстоятельств поездку на далекий тропический остров Лангкави он воспринимает исключительно как подарок судьбы.

И еще он болтал о том, что в этот самый момент представляет себе, что они с Дайной летят в этот тропический рай вовсе даже не в самую обычную служебную командировку, а в самое настоящее свадебное путешествие.

(Хотя, на самом деле, самой обычной эта командировка была бы, наверное, если бы они летели не в заграничные тропики, а куда-нибудь, к примеру, в Новосибирск).

– Чего? – недовольно буркнула, пытаясь опустить его на землю, после всех этих слов Дайна.

– Дай хотя бы помечтать! – уже изрядно заплетающимся языком тут же попросил ее Гога.

– Ладно, мечтай пока, – буркнула ему на это Дайна. – Как говорится, мечтать никогда не вредно.

Да и что толку было в чем-то убеждать подвыпившего мужчину? Это же понятно, что кроме длительных нудных разговоров ничем это не закончится.

А Гога, (или новоявленный жених, или кем он там вообще себя на самом деле представлял и мечтал), к посадке на рейс одет был в веселенькую гавайскую рубашку, шорты, сандалии и соломенную шляпу. И где он ее только вообще взял?

– Ты, кстати, в курсе, что мечты, это бриллианты нашего бытия? – глядя на Дайну через стекло бокала с колыхающимся в нем вином, прищурившись спросил Гога.

– Чего? – снова недовольно протянула Дайна.

– Это не я придумал и это не моя умная мысль, – под гул турбин признался он. – Эта умная мысль принадлежит моему отцу. Он мне ее перед самой своей смертью сказал.

Что-то вспоминая, Гога грустно усмехнулся:

– Мой отец всегда был жутким мечтателем. Жил он бедно, можно даже сказать, впроголодь, пахал как проклятый, пытаясь добыть нам денег на самое необходимое. Нас было пятеро детей. Я самый старший. Так что ему, в самом деле, приходилось изрядно пахать, чтобы нас прокормить. И всю свою жизнь он мечтал, что не заработает, так хоть выиграет когда-нибудь в лотерею крупную сумму денег, купит нашей семье большой шикарный дом, машину, и еще повезет всех нас на море. Конечно же, ни в какую лотерею он так ни разу и не выиграл. И дом не купил, и нас на море так и не свозил. А когда мне было шестнадцать лет, отец тяжело заболел. И когда он умирал, мне было ужасно обидно, что его мечты так и не осуществились. Ведь это же не так уж и не выполнимо на самом деле: купить дом и свозить семью на море. Но, только не в случае с моим отцом. Он умирал, а я просто горькими слезами заливался от того, что его мечты так и не осуществились. Я плакал тогда просто навзрыд. И тогда он подозвал меня к себе и сказал, что уходит из этой жизни счастливым человеком, потому что у него были все мы. И еще он безмерно счастлив тому обстоятельству, что у него были мечты. Так прямо и сказал, что его мечты это было то самое немногое прекрасное в его жизни. Ну, кроме всех нас, конечно, – тут же оговорился Гога. – И еще он сказал, что если бы никогда ни о чем не мечтал, то жизнь его была бы просто невыносимо скучна и, наверное, это была бы уже совсем другая какая-то жизнь. Он так и сказал, что покидает этот мир совершенно счастливым и по этой самой причине, чтобы я даже не думал рыдать. Так что вот так вот! – тут же подытожил Гога и поднес бокал к губам, однако не отпил, а продолжил: – Так что, мечтайте себе на здоровье, господа! Мечтайте столько, сколько вам вообще заблагорассудится! Ведь вполне может так случиться, что именно мечты и станут лучшим воспоминанием всей вашей скучной и никчемной жизни.

В связи с тем, что в руке у Гоги в этот момент был бокал, эти его слова прозвучали как тост. А Гога и в самом деле тут же поднял бокал, и будто бы чокнулся с какими-то незримыми господами, после чего залпом выпил вино до дна.

Дайна же никаких этих философских размышлений хмельного человека больше слушать не стала, натянула на глаза повязку, надела на шею надувную подушку, укуталась любезно предложенным ей стюардессой пледом и провалилась в дремотный и неспокойный самолетный сон.

Хотя, надо сказать, уснула она не сразу, а еще какое-то время завистливо вертела в голове сказанную Гогой фразу про несбывшиеся мечты.

Она даже немного пожалела, что эта умная мысль не пришла на ум именно ей, а то она уж точно оформила бы эту цитату в сторис в инстаграме с какими-нибудь модными хештегами типа #люблючитать, #книжныйблогер, #книжныйчервьрекомендует, или даже просто #букстам.