Книга Рекенштейны - Вера Крыжановская

— Что случилось, папа?

— Она умерла, — ответил он тихо.

— Ужели вы не примирились перед ее смертью? Ужели ты дал ей умереть, не простив ее? Все время я молила Бога, чтобы Он смягчил твое сердце, послал бы тебе одного из своих ангелов, чтобы внушить тебе чувство милосердия, — присовокупила она со слезами на глазах.

— Молитва твоя не была напрасна, дитя мое. Ангел, посланный Богом, явился в лице дочери Габриэли. Я простил той, которая сделала мне так много зла. Ах, как все наши земные чувства ничтожны! И зачем мы понимаем это только после того, как они вовлекут нас в грех? Но я чувствую себя очень утомленным и пойду к себе; тебе тоже нужен отдых после всех волнений этого дня.

Действительно, Лилия была сильно утомлена душой и телом. Она пошла к себе в комнату и заперлась, так как чувствовала потребность быть одной. Сняв свое подвенечное платье, которое все еще было на ней, она накинула на себя пеньюар, села у окна и, сложив руки на коленях, погрузилась в раздумье. Вдруг она вздрогнула: взгляд ее упал на обручальное кольцо, блестевшее на ее пальце. Так это правда, она замужем. Это кольцо было символом, соединяющим ее на всю жизнь с этим красивым молодым человеком с бледным лицом, на которого она тоже взглянула украдкой. Через несколько недель она последует за ним и начнет новую жизнь как графиня Рекенштейн. Но какова будет их будущность? День их свадьбы не предвещал ничего хорошего, она была одна, а ее молодой супруг плакал над телом своей покойной матери. Он не сказал ей ни слова; видимо, не желал ее и покорился лишь необходимости. Каким же образом она найдет путь к его сердцу?

Лилия вздохнула и провела рукой по лбу. Приедет ли он к ней перед отъездом, чтобы сказать несколько приветливых ободрительных слов? О, тогда она даст ему обещание любить его и сделать все, чтобы составить его счастье.

На следующий день, после завтрака, Готфрид решился ехать к Танкреду, чтобы узнать, когда он думает отвезти тело покойной графини, и помочь ему распорядиться всем требуемым для печальной церемонии. По уходе отца Лилия прошла в его кабинет, желая дождаться его, чтобы узнать скорее их окончательное решение. Вся погруженная в свои мысли, молодая девушка села в глубокой амбразуре окна, образующей балкон и отделенной от кабинета портьерой. Вдруг кто-то порывисто отворил дверь, и звучный голос проговорил:

— Хорошо, так как ваш барин скоро вернется, я подожду его здесь. Войдите сюда, Неберт; мне нужно дать вам некоторые поручения.

Покраснев и колеблясь, Лилия поднялась с места. То был Танкред и не один. Между тем как она обсуждала, выйти ли ей к нему или нет, и не могла ни на что решиться, граф ходил по кабинету и, остановясь, сказал:

— Неберт, возьмите перо, я продиктую вам письмо к управляющему поместьем Биркенвальде. Впрочем, вы можете сами написать; скажите только Гоммеру, чтобы он сделал в доме все нужные распоряжения, так как я привезу туда на время траура жену и сестру с гувернанткой.

— Вы повезете графиню в Берлин или в Рекенштейн? — спросил с удивлением Неберт.

— Нет. Биркенвальде такая отдаленная местность, что там я смогу, в течение года по крайней мере, скрывать от глаз света самую некрасивую из всех графинь Рекенштейн, безобразнее какой не бывало в нашей семейной галерее.

— Это правда, что графиня слаба и бледна и что красавица мадемуазель Элеонора была бы лучшей вам парой, — заметил Неберт. — Впрочем, графиня выглядит такой тщедушной, что, вероятно, умрет при первой серьезной болезни.

— Дай Бог! так как я никогда не полюблю это привидение, и спрашиваю себя, как я буду выносить присутствие этого рыжего урода.

Злоба и презрение звучали в голосе графа.

— Мне страшно подумать, как я покажусь моим товарищам под руку с такой женой. Как поразит всех ее безобразие и ее глупое совиное выражение лица! И как все будут смеяться надо мной… Ну, довольно об этом. Пишите, Неберт.

Лилия слышала, как он бросился в кресло. Обомлев и судорожно сжав руки, она едва дышала; все кружилось перед ее глазами, в ушах звенело, и будучи не в состоянии держаться на ногах, она медленно опустилась на колени и прижала голову к подушкам кресла. Когда она очнулась от этого полуобморока, то услышала голос отца, разговаривающего с графом. Танкред спокойно сообщил о сделанных им распоряжениях относительно жены и своей маленькой сестры, за которыми намеревался приехать через три недели. При этом заявил, что сегодня же вечером увезет тело матери, так как отказался бальзамировать его ввиду быстрого разложения. Наконец, был поднят вопрос о деньгах и драгоценных уборах, которые Готфрид возвратил своему зятю. Затем молодой человек встал.

— Могу ли я видеть Лилию? — спросил он. — Я бы хотел поговорить с ней несколько минут и проститься.

— Конечно. Пойдемте в зал, я сейчас пошлю за ней. Но еще в последний раз я должен напомнить вам, Танкред, что ваша честь обязывает вас составить счастье вашей жены. Я буду наблюдать, чтобы вы любили и чтили ее.

— Я всегда с должным почтением буду относиться к графине Рекенштейн; что же касается вопроса любви, это решит будущее, так как нельзя заставить себя любить, — отвечал Танкред холодно, но спокойно. — А теперь, пожалуйста, пойдемте к графине, вы знаете, мне дорога каждая минута.

Едва они ушли из кабинета, как Лилия поспешно вышла другим ходом и, как испуганная лань, пробежала по комнатам, поднялась на лестницу, и только когда заперлась на замок в маленькой комнатке, служащей ей мастерской, она опустилась на стул и сжала руками тяжело дышащую грудь. Она дрожала вся с ног до головы. И ни за что не хотела увидеть в эту минуту графа, чувствовать на себе его взгляд теперь, когда она знала его мнение о ней, знала, как он ее ненавидит. Вскоре она услышала, что ее зовут и ищут по всему дому. Затем увидела, что ее отец и Танкред уходят через сад; она тотчас отвернулась, но этого взгляда было достаточно, чтобы черты графа неизгладимо врезались в ее памяти. Наконец, все стихло. Прошло более часа, и Лилия решилась вернуться к себе в комнату. Ее муж, надо было полагать, уже уехал. Заперев дверь на ключ, она села возле окна и отдалась своим размышлениям, между тем как горячие слезы катились медленно по ее щекам. Она ни за что не скажет отцу, какое вынесла унижение. Никто в мире, даже тетя Ирина, не узнает того, что она слышала. Но какая цель ее жизни? Человек, с которым она соединила свою судьбу, не только ненавидел ее, но любил другую, ту красавицу Элеонору, о которой говорил Неберт. А она, она — рыжий урод; ему стыдно будет вести ее под руку и показать товарищам. В безмолвной тоске она сжала руками свою голову и, казалось, снова слышала жесткий, презрительный звук голоса Танкреда, когда он произносил этот безжалостный приговор.

Вдруг она встала, поспешно подошла к большому зеркалу и стала в первый раз в жизни критически разбирать свою наружность и, под влиянием сильного возбуждения, судила себя с беспощадной жестокостью. Да, она была некрасива. Худощавые члены, плоская грудь, бледное лицо с обостренными чертами, непомерно большие глаза, их лихорадочный блеск и эта рыжая грива делали ее крайне непривлекательной. Да, он был прав; она безобразна до отвращения. Но она и не будет ему в тягость.