Книга Плененные любовью - Элейн Барбьери

Адам почти все это время провел на том месте, которое облюбовал для стрельбы с самого начала. Он окончательно отупел, став невольным свидетелем самонадеянной глупости чванливого старика, сотнями бросавшего людей в чудовищную по своей бессмысленности атаку. Он больше не мог стрелять, а сидел как заколдованный и смотрел, как выдвигается вперед новая цепь, как солдаты падают, заливая кровью мокрую землю — только ради того, чтобы их место заняла очередная цепь обреченных. Воздух дрожал от беспорядочной пальбы и воплей умирающих. Резкий запах горелого пороха смешивался с еще более отвратительным запахом крови и смерти. Адам чуть не задохнулся, и его вырвало горькой, жгучей желчью.

Все внутри его взорвалось гневом на этого бесчувственного, кровавого убийцу, на зарвавшегося старого дурака, готового положить тысячи вверенных ему жизней из-за собственной гордыни! Окончательно очумевший, неспособный больше разбираться в безумном замысле, оправдывавшем эту бесконечную кровавую бойню, Адам вскочил с единственным желанием; вернуться к генералу Аберкромби и вытрясти из него приказ прекратить атаку!

Адам кинулся вперед, и в тот же миг острая, невыносимая боль пронзила ему грудь, отчего великан беспомощно пошатнулся, но все же удержался на ногах. Но боль не унималась, и Адам, перестав различать окружающее, опустился на колени, хватаясь руками за грудь и задыхаясь. Сквозь пальцы сочилось что-то теплое, липкое — словно во сне, он увидел, что истекает кровью! В глазах у него помутилось, шум сражения заглушил громкий, нарастающий гул в ушах, и тяжелое непослушное тело упало на землю. Рассудок из последних сил цеплялся за обрывки мыслей, поглощаемые тьмой.

— Господи! — молча взмолился он, — не дай всему кончиться так глупо! После всего, через что мы прошли, никогда не вернуться, не увидеть ее вновь, никогда не…

Лошади устало тащились через непролазную лесную глушь. После двух дней, проведенных в седле, у Аманды ломило все тело, и даже малютка Джонатан стал казаться слишком тяжелым для онемевших рук. Однако она не смела жаловаться. Потому что на всем протяжении их нелегкого пути Роберт нервничал все сильнее и в конце концов разозлился настолько, что был готов растерзать несчастного младенца всякий раз, стоило тому хотя бы пискнуть. Аманда смотрела в затылок Роберта, напряженно осматривавшего окрестности, и дивилась произошедшим в нем мрачным переменам. Былые отзывчивость и душевность испарились без следа. И теперь перед ней предстал новый, чужой, Роберт, неспособный ни на какие человеческие чувства, кроме злобы и мстительности. Он был настолько опасен, что Аманда не смела даже спросить, куда они едут. Оставалось надеяться, что, когда они наконец доберутся до места, Роберт хотя бы немного успокоится и даже вспомнит о том, каким был прежде, Тогда у нее появится шанс попробовать его переубедить.

Роберт, словно прочитав ее мысли, тревожно обернулся, и от его холодного, пронзительного взгляда по спине у Аманды побежали мурашки. Что же все-таки он собирается делать с ними? Ведь о былой любви и речи быть не может. Аманда никак не могла найти ответ на мучивший се вопрос ни в первый, ни во второй день путешествия.

Незадолго до полудня второго дня Аманда со страхом заметила в Роберте новую перемену. И без того осунувшееся лицо хищно обострилось и выражало еще более сильное раздражение, когда он вдруг остановил лошадей и жестом приказал молчать. Он бесшумно соскользнул с седла и двинулся куда-то в кусты, и вскоре Аманда увидела невдалеке убогую хижину. Именно туда пробирался Роберт, то появляясь, то исчезая из виду среди густых зарослей. Соблюдая все предосторожности, он подкрался к лачуге, в которой, судя по ее виду, давно уже никто не жил, одним прыжком подскочил к двери, распахнул ее и ворвался внутрь.

У Аманды екнуло сердце. Хотела бы она знать, чего опасается Роберт. Его внезапное появление на пороге прервало догадки, и она с облегчением заметила, как спокойно и уверенно он зашагал обратно к лошадям.

Роберт, и не подумав ничего объяснять, просто взял лошадей под уздцы и повел к хижине. Чем ближе они подъезжали, тем более жалким казалось Аманде это подобие человеческого жилья, явно давным-давно покинутое неизвестными обитателями. Намотав поводья на полусгнивший столбик возле крыльца, Роберт повернулся и легко снял се с седла, заявив с пугающей серьезностью:

— Вот мы и дома, Аманда.

— Дома!.. — только и смогла охнуть Аманда. — Ты что же, хочешь, чтобы мы остались жить здесь? Ты с ума сошел?

— Эта лачуга обладает массой незаменимых преимуществ.

— Роберт, хватит говорить загадками. — Аманда готова была вот-вот сорваться, хотя и понимала, как опасно ей терять терпение. — Что это все значит?

— Ничего особенного, — холодно ответил Роберт. — Прежде всего она надежно скрыта от остального мира. И даже если тебе взбредет в голову сбежать, ты не сумеешь найти дорогу назад. Надеюсь, тебе не требуется разъяснять, какие опасности подстерегают того, кого угораздит заблудиться в здешних лесах. А ведь тебе еще нужно будет позаботиться и о ребенке. — При упоминании о Джонатане напускная холодность изменила Роберту, и его голос превратился в яростное шипение. — И ты останешься жить здесь со мной как моя жена. Чем скорее смиришься с этим, тем лучше для тебя. А теперь поворачивайся — надо сделать эту берлогу пригодной для житья!

Он резко повернулся и направился внутрь, предоставив Аманде переваривать ужасную новость. В этот миг Джонатан запищал и беспокойно завозился у нее на руках, отвлекая от раздумий. Аманде пришлось войти в хижину и осмотреться, куда бы положить сына, чтобы переменить пеленки. Заметив в углу большую кровать, она пристроила там младенца, а сама вернулась к лошади, чтобы достать все необходимое из седельной сумки. На обратном пути она задержалась на миг на пороге, следя за тем, с какой ненавистью уставился на Джонатана Роберт. Но он уже заметил ее и молча поспешно отошел. Аманда завернула сына в чистое полотно и присела, чтобы покормить его. Снаружи уже раздавались визжание пилы и стук молотка.

Теплый, живой комочек, приникший к ее груди, как всегда, напомнил Аманде о радостях жизни — и об утраченной любви. Ведь это сын Чингу! Черные блестящие глазенки младенца, жадно сосавшего ее грудь, были такими же живыми и внимательными, как у его отца… Чувствуя, как любовь и нежность переполняют исстрадавшееся сердце, Аманда нежно проворковала, склоняясь над милым, невинным личиком:

— Вот и хорошо, мой малыш!

И тут же Роберт злобно рявкнул в дверях, перепугав ее до полусмерти:

— Не смей повторять эту чертову тарабарщину! — шагнул вперед и с грохотом опустил на пол наскоро сколоченную колыбель. — Вот, это для твоего ублюдка! — прошипел он. — Еще не хватало делить с ним нашу постель!

«Нашу постель»! Не поверив своим ушам, Аманда уставилась на злобную физиономию Роберта. А он продолжал, не давая ей открыть рот:

— Ну, хватит трястись над этим выродком! Положи его спать да займись делом — до ночи осталось всего ничего!

Судя по его физиономии, пытаться возражать было бесполезно — в таком состоянии Роберт попросту не станет ее слушать и разозлится пуще прежнего. Лучше потерпеть до более подходящего момента, когда он вновь обретет способность внимать голосу рассудка. И Аманда поспешила подчиниться его окрику. Так они провозились весь остаток дня, сделав лишь краткую передышку для того, чтобы пожевать вяленого мяса и запить его кофе, который сварили на только что прочищенном очаге.