Книга Апгрейд от Купидона - Ольга Горышина

— Ты знаешь, что это статья? — выпрямился наш бывший участковый.

— Я знаю. У нас было правоведение. И по этому козлу, — я не глядя ткнула пальцем в Руслана, — много какие статьи плачут. И мошенничество тоже.

— Хватит! — заорал Руслан и, возможно, добавил еще что-то, но меня его словесный понос не интересовал: я во все глаза смотрела на дядю Толю.

— Вы меня с рождения знаете. И если я говорю, что этому козлу за дело морду набили, то это правда. И нехер быть таким слюнтяем, чтобы ни разу не дать сдачи. Поливать меня в соцсетях грязью у него силенок хватало, а получить по роже за свои слова нам слабо. А у вас тут не закон, у вас мужская солидарность! И развившаяся ненависть ко всему американскому! — смотрела я уже на полицейских. — Так какого хрена вы встаете на сторону козла? Потерпевшая сторона тут я! Сколько я по закону могу отсудить от этого ублюдка за то, что меня теперь ни в одно приличное место на работу не возьмут? Тысяч шестнадцать, верно? Что молчите? Вам по нраву ведьму топить, чтобы посмертно понять, что она невиновна, а рыцарский поединок за правду ни о чем не говорит? Честный рыцарь виноват, что мудак даже копье поднять не в состоянии? Давайте, давайте… В прокуратуре уже лежит на этого гавнюка дело. Хотите, я еще одно заявление к нему приложу? Если через пять минут мы отсюда не выйдем, я звоню в американское посольство в Москву. Ну и еще по паре номеров, — уже во всю блефовала я.

Жизнь научила меня подзатыльниками, что правда в этом мире давно никому не помогает.

— Суши, мы все равно опоздали, — проговорил совсем тихо Крэг, все так же по-английски.

Не знаю, сколько он понял из моей тирады. Может, ничего, просто увидел в телефоне время. Я тоже видела и, еще не дождавшись ответа от стражей чужого мне порядка, наводила порядок в собственном телефоне, закрывая ненужные больше окна.

— Майка! — заорала я в телефон больше от стресса, чем играя перед посторонними мужиками разъярившуюся львицу. — Спасай меня! Два билета на Аллегро в одиннадцать тридцать за любые деньги. Да, сегодня! — заявила я таким тоном, будто мой дружеский турагент спрашивала детскую глупость. Поезд отходит через час с небольшим. С очень небольшим запасом…

— Два? — переспросил уже Крэг и по-русски, и я по-русски закричала ему в лицо: — Собирай вещи. У меня еще ничего не разобрано с возвращения!

И то верно — я только вытащила из рюкзака подарки и грязное, остальные шмотки продолжали лежать на дне вместе с рюкзачком, который следовало выстирать, и главное — с загранпаспортом.

— Ксюха…

Я не знаю, что хотел сказать дядя Толя, я просто сделала то, что надо было сделать в самом начале — применила секретное женское оружие: я его обняла, уткнулась в грудь макушкой и прошептала:

— Спасибо, дядя Толя. У меня медовый месяц. Благодаря вам…

И не стала добавлять — с поварешкой дегтя. Но я точно знала, что не случись всего этого мордобоя, я бы никуда не поехала, а сейчас просто не могла оставить этого придурка одного. Стерпится, слюбится. Или у меня наоборот?

Пока я отсылала Майке сканы наших паспортов и вызывала по новой такси, Крэг кинул мне в рюкзак зубные щетки, которыми нам не судьба была воспользоваться. Он схватил свой чемодан и сумку с Макбуком и… Наши взгляды встретились.

— Бери, — ответила я, и Крэг подхватил саксофон.

Да, этот малый — удовольствие не из дешевых: такси свободное было только представительского класса, билеты в первый класс по цене бизнеса, а нервы, оставленные в прихожей родительской прихожей цены не имели, потому что бесследно исчезли. Как и полиция, вытолкавшая Руслана взашей — да, быстро у властей меняются предпочтения.

— Пробка, — сообщил таксист, и я, глянув на экран его смартфона, побледнела. — Я все понимаю, — подмигнул дядька нам, растрепанным пассажирам. — Я попытаюсь успеть, но… Жизнь не всегда справедлива…

О, да, жизнь никогда и ни к кому не справедлива.

Крэг стиснул мне пальцы и накрыл побитой ладонью.

— Я не горю особым желанием видеть Тони. И вот он — знак. Никуда не ехать и остаться с тобой в России.

— И загреметь за решетку.

— Ну… — Крэг почти смеялся. — Я уже там почти был. Почти не считается, так ведь? И присяжные пожалеют сумасшедшего… Сумасшедше влюбленного, разве нет?

— У нас нет присяжных, у нас судьи…

— А сумасшедший есть, — не унимался он, наглаживая раненой рукой мои ледяные пальцы.

— Двое.

Я поставила на колготках стрелку, натягивая их со скоростью новобранца. Лифчик я сунула в карман плаща в надежде поддеть под блузку в туалете поезда. Сейчас расстегивать с таким трудом застегнутые пуговицы не было времени. Времени вообще не было: ни на то, чтобы доехать до вокзала, ни на то, чтобы подумать, что я делаю… В рюкзаке летние вещи, на мне грязный деловой костюм с кроссовками и белый плащ. Почти белый… А еду я в Финку… Впрочем, после революции в объявившую независимость Финляндию бежали вообще с голой жопой. А я — почти с голой. Мне ее всегда прикроет ладонь Крэга, чтобы ущипнуть больно-больно.

Глава 48. “Финское чувство юмора”

Мы успели — в последний вагон почти что не фигурально. Летели по перрону, точно сдавали стометровку, хотя и понимали, что нас уже точно дождутся.

— Фу! — выдохнули мы в поезде, а несчастные пассажиры могли сказать только «Вау», глядя на новоприбывших чучел.

В такси от нервов я расчесывала пальцами волосы: хорошо не лицо. Крэг продолжал действовать на нервы: по-английски, то есть с чувством, с толком, с расстановкой.

— Ксюша, это не агрессия. Это нормальная реакция самца защитить свою самку. Я вмазал ему всего пару раз, но я не виноват, что у меня увесистый кулак. Это мама виновата, не надо было отдавать меня на карате, где тебе вдалбливают, что у тебя есть всего один удар, чтобы убить. Иначе — убьют тебя. Ксюша, так и в жизни. У меня был только один шанс с тобой — никуда не ехать самому или уехать вместе с тобой. Я не верю в третью встречу. Это уже совсем по-божески, а я в таких делах богу не доверяю…

А как доверять тебе? И себе? И всем, кто поучаствовал в моей судьбе… Я взяла телефон и позвонила Майке:

— Я тебя люблю, — произнесла я в трубку по-русски, но смотрела в это время Крэгу в глаза, не мигая, будто говорила это ему, но разве это может быть правдой? — Ты умничка!

Про себя я не могла сказать подобное. А все другие сказали бы от всего сердца — дура!

— Ксю, кто это такой? — спрашивала трясущимся голосом бедная Майка.

— Он.

— Понятно, что не она, — ничего не поняла Майка.

— Я тебе про него рассказывала, — сказала я лишь то, что могла сказать, имея рядом дополнительные уши.

— Ничего ты мне про него не рассказывала!

Самой Майке, увы, до ответа не дойти.