Книга Воровка. Королевы бандитской Одессы - Ольга Вяземская

— Ну что ж… Полагаю, ты о многом слышала уже…

Марго усмехнулась — левая половина лица отчего-то отказывалась слушаться, похоже, урод Замарашка что-то повредил.

— Я слышала… Ох, мадемуазель, не хочу даже повторять, что я слышала… Мат один да выстрелы… Девок каких-то за стенкой пару раз слышала — те сначала смеялись, потом кричали. Лучше уж ты продолжай, вот как будто мы расстались тогда и только нынче ты смогла урок продолжить.

Мари не могла поверить своим глазам (хотя с зимы видела уже слишком много всякого): вместо ее воспитанницы на диванчике сидел кто-то совсем другой. В глазах безумие и отстраненность, кисти в ссадинах, пальцы чуть скрючены, как у хищной птицы, ссадины и на шее… Но самое страшное — там, в глазах. Бездна мук, о которых лучше не думать.

— Ну что ж, договорились, будь по-твоему. Вот, попей, и приступим.

Марго послушно отпила вкусного компота и откинулась на спинку кресла, приготовившись слушать, слава Богу, о политике, а не о том, кто кого поимел да на перо поставил.

— На чем же мы остановились… А, да, зима…. Шли долгие переговоры с Германией. Большевики, говорят, под нажимом Ленина, пошли на вынужденный Брестский мир. Но далеко не сразу. А пока шли переговоры, австро-венгерские и германские войска двигались на восток, подбирались к Одессе. И если румын удалось разбить и отогнать, то против соединенных сил пара полков УНР устоять не смогла. Австрияки и немцы вошли в город. В начале марта пришло известие о Брестском мире. Одесские большевики были поражены. Воинственные левые эсеры немедленно начали всеобщую мобилизацию и заявили о неподчинении Петрограду. Анархисты, как и следовало ожидать, обрадовались — им что, лишь бы взрывов побольше да грабежей. А тут еще и на севере Херсонщины крестьяне восстали, объявив себя вольными казаками. Арсенал захватили и создали аж две конные и четыре пешие сотни. Муравьев собрался еще и северный фронт открыть…

— А кто такой Муравьев? — Марго почувствовала, что тонет в сведениях. То ли отвыкла от манеры своей милой Мари, то ли с головой стало твориться что-то странное.

— О, Муравьев… — Мари видела, что с девушкой плохо: глаза выдавали, что она вряд ли понимает все сказанные ею слова. Хотя вот беседует разумно. И вопросы задает… разумные. «Дай-то Бог, чтобы показалось…» — Господин Муравьев есть большевик. Кровавая дрянь, убийца. Во имя светлых идеалов готов миллионы положить. Вот-с, что он скомандовал, перед приходом австрияков покидая город: «Стереть с лица земли буржуазные кварталы города артиллерийским огнем, оставив только великолепное здание пролетарского Оперного театра». На своего Ленина молится как на икону. Он нынче здесь, на юге империи, порядки наводит…

— Большевик? И убийца?

— Да-с, именно так. Как, впрочем, они все. Однако же мой рассказ продолжается. Пришедшие немцы преизрядно наказали анархистов у станции Бирзула, всего в паре часов до Одессы. Анархисты побежали… Большевики объявили всеобщую мобилизацию. Одесситы, которые всеми этими войсками и войнами были сыты по самую макушку, вышли на демонстрацию на Куликово поле, где их и расстреляли из пулеметов. Дюжина убитых, несколько десятков раненых. Прóклятое место. Там же еще в царское время было место казни. Многих казненных прямо на поле и хоронили.

«Лучше бы я тогда вышла и там осталась… Чем вот как нынче, подобранным котенком себя чувствую… Но Мари продолжает. Ладно, послушаем покамест».

— …Началась подготовка к эвакуации. «Союз безработных» попытался грабить банки. Вмешались красноармейцы. И, конечно, денег опять не стало. Муравьев лично выдал два миллиона на зарплату рабочим. Из Москвы-то прибыло девять, но их раздать не успели, эвакуировали в Севастополь.

— Из Москвы? Отчего ж из Москвы?

— Так вроде нынче-то Москва столицей империи объявлена…

— Боже, какая каша… А от империи, поди, одни только воспоминания остались…

— Увы, это так… В Питере непрерывные бои, большевички пытаются сохранить хотя бы что-то. Ленин предлагает эвакуировать флот. Левые эсеры и анархисты стоят за войну с Германией….

— Опять война…

— Опять, — Мари кивнула. Все, что слышала о событиях в столице (или столицах?), принять всерьез у нее не получалось. Хотя то, что долетало, то, что творилось в Одессе, подтверждало самые отвратительные ожидания. — На Одессу наступали две пехотные и три кавалерийские дивизии Двенадцатого австро-венгерского корпуса. Когда об этом узнали в городе — левые эсеры наконец захотели эвакуации. Хотя была идея избежать войны, объявив Одессу «вольным городом», мол, австрияки тогда не сунутся. В условиях-то Брестского мира нет ничего о «вольных городах». Дураки, когда это фрицев волновали буквы договора?

Договоры, конечно, дело было пустое — хотя папенька когда-то называл точность и педантичность именно немецкими чертами характера. Рита почувствовала, что уплывает — туда, в прошлое, где все хорошо, где матушка ставит в вазу ярко-розовые, несерьезные, лохматые пионы, а отец бегает по дому за крольчонком, которого родители вздумали подарить доченьке «в воспитательных целях»… К счастью, мадемуазель этого не заметила. Она продолжала рассказ. Правда, похоже, Марго что-то пропустила.

— …думцы отправили делегатов австро-венграм с хлебом-солью. Приходите, мол, и владейте. В порт вошел броненосец «Ростислав» — полторы тысячи добровольцев из Севастополя. Практически все они полегли под Раздельной. Стала разбегаться армия Муравьева. Сам он дал приказ флоту — расстрелять боезапас по Одессе. Изумленные моряки, пардон, послали его. Мало того, что флот ему вообще не подчинялся, но и стрелять по Южной Пальмире дураков не было. Вместо этого морячки потребовали беспрепятственной эвакуации. Думцы поехали к австриякам, договорились, чтобы те не торопились в город входить. Сутки выторговали. Флот ушел в Севастополь. Ушла и одесская Красная армия, и Красная гвардия, и армия Муравьева — все они высадились в Крыму. В Румынию на вспомогательном крейсере «Император Траян» увезли военнопленных. Несколько десятков офицеров, двух генералов и одного адмирала. Муравьев-с постарался. Утром тринадцатого марта австро-венгерские войска вошли в Одессу. Теперь большевики опять были самыми страшными врагами, газеты захлебывались в плаче о жертвах «большевицкого» террора…

— А при австрияках-то стало легче жить?

Мари не ответила. Она поднялась, подошла к окну и чуть сдвинула штору.

«Как странно… Мадемуазель старается выглянуть так, чтобы ее не заметили… Похоже, и здесь, у “Коршунов” неспокойно…»

— Слава Богу, показалось… Никого. Так о чем мы?

Марго решила, что с нее пока что сведений о политике хватит.

— Что показалось? И где мы нынче, Мари?

— Душенька, мы в бывшем имении Кривицких, на Киевской дороге. Хотя почему «бывшем»? Дом-то по-прежнему принадлежит Сержу. Тому красавчику, что тебя привез.

— Он, что, атаман?

Мари усмехнулась.

— Его считают атаманом. Да и то, надо же хоть как-то назвать человека, который приводит ватагу вооруженных людей, собирает с толстосумов деньги да и уходит, раз-другой выстрелив для острастки в потолок…