Книга Игра колибри - Аджони Рас

На меня они не обратили внимания, если не считать скупого жеста из сложенных трубочкой губ и поднесенного к ним указательного пальца. Я прошел на кухню, совмещенную с гостиной, в виде углубления в стене, куда вместился скромный кухонный гарнитур и холодильник.

– Молодец, что вырвался, – одобрил Виктор, немного переведя дух после финального свистка. – Мы, кстати, почти закончили сезон две тысячи второго года и хотели пригласить тебя.

– Всегда хотел увидеть, как живут преступники, – ввернул Патрик, посмотрев на Виктора исподлобья. – Я слышал, нет, не то чтобы я утверждал это, просто слышал, что у плохих парней есть огромные телевизоры и отличные аудиосистемы для просмотра футбола.

Честно признаться, я думал, Виктор включит заднюю и придумает глупую отговорку, но, к моему удивлению, он встал, подошел к Патрику, развел его руки в стороны и, прибавив к этой ширине невидимого экрана еще и длину одной своей руки, отметил:

– Вот такая бандура!

Патрик открыл от удивления рот.

– Удивил, посмотрим, насколько приврал, посмотрим. – Он ударил ладонями по ляжкам и, словно только что заметив меня, спросил: – Ну, как у тебя дела?

– По-разному. – Я попытался улыбнуться.

Патрик, привыкший, что американцы на этот вопрос отвечают иначе, задумался, но Виктор все понял быстро, вроде прочел мои мысли.

– Адаму нужна хорошая компания, Патрик. У него шероховатости в личной жизни, и он пришел к нам в стаю, чтобы зализать раны.

Патрик выпятил нижнюю губу, с шумом втянул ее обратно и, шлепнув себя по лбу ладонью, согласно кивнул:

– Понял, что тут неясного, одна дорога, в бар.

Так мы и решили, отправившись пешком в соседний квартал, где, по словам Патрика, наливали отличный виски. Пока они обсуждали перипетии матча, я думал о том, почему пошел к ним, а не к Петру, которого знаю дольше и гораздо лучше и который непременно бы помог мне справиться с хандрой одной из своих шуточек. Однако понять причину мне не удалось. Я пошел туда, куда меня потянуло, не рассуждая о выборе ни минуты.

Бар соответствовал тем самым шаблонам, к каким я привык в американских фильмах. Длинный туннель с небольшой барной стойкой у входа и брутального вида барменом с лысой головой и косым шрамом через левую бровь. Невзирая на грозный вид, он был весьма почтителен, обращаясь к нам исключительно с приставкой «сэр» и натягивая на явно не приспособленное для этого лицо улыбку. Старые светильники на стенах отбрасывали косые тени, а столы были истерты настолько, что острые углы превратились в покатые огрызки, кое-где сбитые пивными крышками. Пахло жареным беконом и перцем… Мы сели за столик, соседствующий с барной стойкой, и в ожидании нехитрой закуски и виски Виктор, словно чувствуя момент, приступил к исцеляющей дружеской беседе:

– Ну, выкладывай, чего нос повесил?

Мне от такого напора говорить расхотелось, уж сильно это напоминало семейную терапию. Я замялся, сдержанно пожав плечами, но тут в разговор вклинился Патрик со свойственной ему грубоватостью:

– У нас, американцев, такие дела обсуждать не принято, разве что с лучшими и очень близкими людьми, но вы – дело другое. – Он жестом остановил набравшего в грудь воздух Виктора, явно собирающегося высказаться. – Я облегчу тебе задачу, парень. Все дело в этой мулаточке, верно? Симпатичная соседка, Алиса, так?

Я обреченно кивнул. Спорить с наблюдательностью агента ФБР не хотелось, да и зачем, если я сам искал повод хоть немного выговориться. Да, это не по-американски, но в моей жизни душевный разговор помогал не раз.

– Интересно, – задумчиво прошептал Виктор, складывая из салфетки неизвестную фигурку оригами.

– Я, похоже, крепко попал с ней, очень крепко. Мне и раньше случалось влюбляться, но те чувства угасали сами собой через год или два, а тут все иначе.

– В каком смысле? – Патрик чуть склонился над столом, будто мы обсуждали его федеральные секреты. – У вас все хорошо или она тебя отшила?

– Ни то ни другое. Она держит меня слишком близко, чтобы я не оттолкнул ее сам из-за обычного самолюбия, но при этом достаточно далеко, чтобы спокойно продолжать жить с мужем. Я попал в своеобразное пространство, где Адам Ласка больше чем друг, но до любовника мне еще очень далеко.

– Молодежь называет это место френд-зоной… И давно ты в таком плачевном состоянии? – уточнил Виктор.

– Несколько лет, – тихо констатировал я, словно расписывался в собственном бездействии.

– Ваш заказ, – вклинился в разговор голос бармена.

Он оказался весьма скромного роста. Видимо, там, за стойкой, этот бармен ходил по специальному помосту, а на деле был едва выше моего плеча. Выверенными движениями он расставил на столе тарелки, запечатанную бутылку виски и скрылся за баррикадой из темного дерева, явно видавшей на своем веку многое.

Виктор молча разлил напиток, при этом даже не притронувшись к вазе со льдом, мы так же молча выпили, и я, все еще ощущая в горле жжение от терпкого напитка, проговорил:

– Семь лет, Патрик.

Эти слова сами просились быть высказанными, ждали, когда обретут жизнь в виде звука, и мне не терпелось их изречь. Гассмано закашлялся, а Виктор не обратил на услышанное никакого внимания. Для него это не стало открытием, он уже давно все понял.

– Послушай, это сколько ей было, когда ты… ну, сам понимаешь? – Виктор сделал странный жест руками, словно пытался отжать воду из подтаявшего снежка.

– Семнадцать, – краснея, ответил я, ощущая, как краска заливает лицо.

Я все еще стыдился того, что влюбился в Алису в ее столь юном возрасте, стыдился настолько, что казалось, вот-вот меня могут обвинить в каком-нибудь преступлении, связанном с детьми.

– Семнадцать? – переспросил Виктор, словно не расслышал с первого раза. – Так это вполне себе боевой возраст. Вспомни себя в этом возрасте, старина, тут нечего краснеть, это любовь.

– Я и не краснею, – парировал я, прикоснувшись к щекам. – Виски, наверное.

Патрик внимательно изучил мое лицо, зачем-то присвистнул и, склонившись над столом, тихо обратился ко мне:

– Адам, у меня, конечно, была пара дел с такими вот влюбленными психами, но, поверь, тебе не понравится то, что они в итоге сотворили. – Патрик и предостерегал, и сожалел одновременно, как это умеют делать опытные полицейские и все родители на свете. – Надеюсь, ты не преследовал ее? А то так и до судебного решения рукой подать.

Я вспомнил фотографии, сделанные мной, вспомнил, как наблюдал за ней через окно, и мне на секунду показалось, что Патрик прав. Я – самый настоящий псих, который маниакально преследует объект собственного обожания.

– А смотреть на женщину из окна собственного дома – преступление?

– Адам, – Патрик всплеснул руками, – смотреть ты можешь куда угодно, и ты не настолько глуп, чтобы не видеть разницы.