Книга Отзвуки эха - Даниэла Стил

— А дома? У тебя остался дружок? — допытывался парень, закуривая очередную сигарету. Мать часто присылала ему посылки, и сослуживцы люто завидовали такой удаче. Многие старались оказать ему какую-то услугу, чтобы получить лишнюю сигарету.

— Нет, — покачала головой Амадея, мгновенно заставляя себя отрешиться от действительности. Ей не нравился этот разговор и не хотелось затрагивать подобные темы.

— Но почему?

Амадея выпрямилась и бесстрашно посмотрела прямо в глаза охраннику.

— Я монахиня, — коротко объяснила она, словно предупреждая все его дальнейшие вопросы. Для большинства людей звание монахини было священным, и по взгляду Амадеи было ясно, что она ожидает от него такого же уважения.

— Не может быть! — ахнул он. Парню всегда казалось, что монахини все на одно лицо и довольно некрасивы. Перед ним же стояла прехорошенькая девушка.

— Я монахиня, — гордо повторила она. — Сестра Тереза Кармелитская.

Парень покачал головой:

— Какая досада! И ты никогда об этом не жалела? Я имею в виду — до того, как оказалась здесь?

Наверняка в ее семье были евреи, иначе как бы она сюда угодила. К тому же она не похожа на цыганку, коммунистку или преступницу. Значит, в ней течет еврейская кровь.

— Нет. Это чудесная жизнь. И когда-нибудь я вернусь в монастырь.

— Тебе следовало выйти замуж и родить детей, — наставительно заявил он, словно журил за глупость младшую сестру.

Амадея рассмеялась.

— У меня есть супруг. Это Бог, — пояснила она, широким жестом обводя все вокруг. На какое-то мгновение она показалась парню безумной, но он тут же качнул головой. Нет. Она свято верит в то, о чем говорит. И непоколебима в этой вере.

— Это дурацкая жизнь, — пробурчал он. Вечером, перед уходом, Амадея снова увидела этого охранника и от души понадеялась, что не он будет ее обыскивать. Ей не нравилось, как он смотрит на нее.

На следующий день он снова дежурил на огороде и, подойдя ближе, молча сунул Амадее в карман кусочек шоколада — поистине бесценный дар, однако в то же время знак, предвещавший опасность. Она не знала, что теперь делать. Если шоколад найдут, ее пристрелят, а есть сладости, когда другие голодают, казалось ужасной несправедливостью.

Амадея подождала, пока охранник снова пройдет мимо, и сказала, что очень благодарна ему, но лучше отдать лакомство кому-то из детей. И незаметно вернула ему шоколад.

— Это еще почему? — оскорбился он.

— Потому что так нехорошо. Я не должна иметь что-то лучшее, чем остальные. Кто-то наверняка нуждается в этом больше меня. Ребенок, старушка или больной.

— Вот сама и отдай им, — сухо бросил парень, сунул угощение ей в руку и отошел. Оба знали, что шоколад непременно растает у нее в кармане, и тогда ей несдобровать. Поэтому Амадея все же съела подарок и остаток дня терзалась угрызениями совести, моля Бога простить ее за жадность и несправедливость. Но восхитительный вкус остался на языке, и она больше ни о чем не могла думать.

Когда Амадея уходила, молодой охранник улыбнулся ей. Он был похож на озорного мальчишку, хотя, наверное, они с Амадеей были ровесниками.

Назавтра он снова заговорил с ней, сказав, что ее собираются сделать старшей в бригаде, потому что лучше ее не работает никто.

На душе у Амадеи стало совсем неспокойно. Все эти милости и подарки только делают ее должницей этого охранника, а это уже опасно. Конечно, пока он не говорит, что ему от нее надо, но догадаться нетрудно.

После этого она всячески старалась его избегать. Но в один из совсем теплых дней охранник снова подошел к ней. Она как раз доела суп с хлебом и возвращалась к прерванной работе.

— Ты боишься разговаривать со мной, верно? — негромко спросил он, провожая ее к тому месту, где лежали лопаты.

— Я заключенная. Вы охранник. Я не имею права общаться с вами. Все это очень сложно, — откровенно ответила она, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть его.

— Возможно, вовсе не так сложно, как тебе кажется. Я сумел бы здорово облегчить тебе жизнь, если ты позволишь. Мы могли бы стать друзьями.

— Только не здесь, — печально ответила Амадея, всей душой желая верить, что встретила хорошего человека. Но в лагере так легко ошибиться.

Вчера целый эшелон заключенных отправили отсюда в другой лагерь. Амадея знала одного из тех, кто составлял списки. Пока ее имени в этих списках не было, но оно могло появиться в любую минуту. Похоже, Терезиенштадт — нечто вроде временной остановки на пути в другие лагеря, где условия несравненно хуже. Освенцим, Берген-Бельзен, Равенсбрюк — эти названия вселяли ужас в сердца всех заключенных. И в сердце Амадеи тоже.

— Я хочу быть твоим другом, — настаивал парень. Вероятно, он говорил вполне искренне. Во всяком случае, он еще дважды украдкой совал ей шоколад, но Амадея по-прежнему сторонилась его. Кто знает, в какое чудовище он способен превратиться? И, кроме того, у нее абсолютно не было опыта общения с мужчинами. Совсем молоденькой она попала в монастырь и в двадцать пять была более невинна, чем пятнадцатилетняя школьница.

— У меня есть сестра твоих лет, — тихо шепнул охранник. — Иногда, глядя на тебя, я думаю о ней. Она замужем и уже родила троих. У тебя тоже могли бы быть дети.

— У монахинь детей не бывает, — мягко улыбнулась Амадея, хотя ей было совсем невесело. У него тоже вид был грустный. Наверное, тоскует по дому, как многие охранники. По ночам они напивались до беспамятства, чтобы забыть ужасы, свидетелями которых становились каждый день: должно быть, кое у кого еще сохранились остатки совести. Но этого парня Амадея выделяла среди остальных.

— Когда все это кончится, я вернусь в свой монастырь и приму постриг.

— Вот как! — обрадовался он. — Значит, ты еще не настоящая монахиня?

— Почему же? Я пробыла в монастыре шесть лет, — пояснила Амадея.

Почти год назад она покинула свой истинный дом. Если бы все было как обычно и обстоятельства не вынудили бы ее уйти из монастыря, до последних обетов оставался бы всего год.

— Но ты же вполне можешь передумать, — весело заметил парень, словно Амадея преподнесла ему подарок, но тут же сосредоточенно свел брови.

— Сколько в тебе еврейской крови?

У Амадеи было такое ощущение, словно он придирчиво выбирает себе невесту. При мысли об этом ей стало тошно.

— Половина.

— Не похоже.

Она выглядела больше арийкой, чем все женщины, которых он знал, включая его брюнетку-мать. Отец и сестры были высокими и худыми, со светлыми, как у Амадеи, волосами. Он же унаследовал темные волосы матери и светлые глаза отца. Да, Амадея совсем не похожа на еврейку. Когда все закончится, никто не заподозрит в ней женщину всеми презираемой национальности.

Его вдруг охватило исступленное желание защитить ее и помочь выжить.