Книга Неаполитанская кошка - Анна Дубчак

— Нет, подробностей я не знаю.

— Лара, но согласись, это очень странный способ знакомства.

— Да, я тоже ему об этом сказала. Но он тогда сказал что-то про судьбу… Да Алекс вообще был большим чудаком. Веселым чудаком. А теперь вот и Алика тоже нет… — Я увидела, как ее глаза стали наполняться слезами. — Они мрут как мухи, Зоя.

— Кто?

— Умные мальчики.

Даже поговорив с Ларой, я не успокоилась. Только еще больше запуталась.

У меня появилась потребность уединиться и вспомнить нашу с ним первую встречу, разговоры. Теперь, когда я узнала так много всего интересного и необычного, наше знакомство уже выглядело совершенно в другом свете. Да, иногда у меня было такое чувство, будто бы я его где-то видела.

Я даже, кажется, как-то сказала об этом, но Алекс никак не отреагировал. Значит, лукавил.

— Ты не жалеешь, что познакомилась с ним? — спросила меня Лара. — Ты была с ним счастлива?

Да я и сейчас счастлива, подумала я. Но на всякий случай, чтобы уж все до конца прояснить, спросила:

— Эти царапины, как ты говоришь, порезы… Они были, получается, совсем неглубокими? Я почему спрашиваю… Как-то уж быстро зарастали…

Я, медсестра, я великое множество раз видела эти едва заметные шрамы, и точно знаю, что они были, были! Но там, в Неаполе, на животе мужчины, которого я считала своим мужем, их не было. Совсем.

— Как ты думаешь, со временем они могли совсем исчезнуть? — спросила я и тут же пожалела об этом.

Возможно, будь Лара в другом настроении или по какой-нибудь другой причине, она, может, и зацепилась за этот вопрос, спросила себя, зачем я спрашиваю ее об этом.

Вопрос действительно был на редкость глупым, тупым, бессмысленным, если учесть, что Алекса как бы не было в живых.

Но Лара, видимо, в этот момент уже думала о чем-то своем, возможно, о предстоящей операции или о своих детях.

— Может, два из них и заросли бы со временем, но все равно остались бы едва заметные полоски, а вот третий, тот, что над пупком, честно тебе скажу, там я полоснула глубже, чем хотела. Так уж получилось. — Она отвечала как-то рассеянно.

Спрашивать, заплатил ли им с Ромой Алекс, я, конечно, не стала. Зачем портить отношения с человеком, который помог нам с Алексом познакомиться? К тому же я собиралась вернуться на работу, а это означало, что, скорее всего, я буду работать снова вместе с Ларой.

Думаю, что он предложил ей денег, а она отказалась, в отличие от Ромы. Вот тот точно взял. И он же, получается, разболтал…

Я уже была у двери, взялась за ручку, как вдруг услышала:

— Говорят, он за тобой полетел в Италию… Я про Алика… Это правда?

— Да, правда. Незадолго до поездки мы с ним встретились, у меня была жуткая депрессия… Мы с Аликом пили чай как раз на его квартире, там, где… Словом, он понял, что мне совсем плохо и сделал мне предложение… Не знаю, как сказать…

— Да я понимаю… Он и Димке моему говорил, что боится за тебя, за твое психическое здоровье, ты уж извини… Он, видимо, хотел предложить тебе брак как защиту. Хотел взять тебя под свое хрупкое крыло. Я правильно поняла?

— Да, именно так все и было. Еще он сказал, что мне не мешало бы сменить обстановку… — Спасительная ложь полилась сладким сиропом, я мысленно просила прощения у Алика. — Я сказала, что хотела бы полететь в Неаполь. Мы хотели вместе. Но у него что-то там не получилось, и он прилетел туда позже… И вот тогда-то и произошел этот несчастный случай.

— Его ограбили?

— Да… — едва слышно прошептала я, теряя силы и терпение. — Мы похоронили его вчера.

— Да, Дима мне рассказывал, он тоже там был и… видел тебя. Ладно, подруга, не грусти. Надо жить дальше.

— Ты возьмешь меня к себе? Как раньше?

— Конечно, возьму. О чем речь? Все, Зоенька, мне пора идти. Через час операция, надо подготовиться…

Мы распрощались, и я ушла.

Когда я шагала по коридору, было такое ощущение, будто бы увязаю в паутине все глубже и глубже, и паутина вязкая, липкая и черная…

Я потеряла сознание.

23

Очнулась я в кабинете Гольдмана, на диване. Он сидел тут же, за своим столом, и что-то печатал на компьютере.

— Миша? Что я здесь делаю? — Я никак не могла вспомнить, что со мной произошло.

Одно радовало, что я все-таки в кабинете, а не в реанимации. Значит, жить буду.

— Ты в обморок грохнулась.

Он подсел ко мне, наклонился, чтобы поцеловать.

Я в тот момент почувствовала себя такой слабой и беспомощной, всеми преданной, обманутой и брошенной, что мне захотелось вцепиться в Мишу и попросить хотя бы его не бросать меня.

Видимо, это мое состояние, уязвимость были написаны на моем лице, потому что Миша приподнял меня, крепко обнял и начал говорить именно то, что мне требовалось в эту минуту: что он любит меня, что никогда не бросит, что постарается сделать все, чтобы я была счастлива.

Когда-то эти же слова я слышала от человека, которого любила и который, как мне казалось, любил меня. И если бы Алекс тогда, в то время как Миша обнимал меня, вошел в кабинет, живой и здоровый, и бросился ко мне, то как бы я поступила?… Что сказала бы Мише? С кем бы осталась?

Многие женщины, с которыми я была знакома, разочаровавшись в любви, говорили о том, что были ослеплены своими чувствами, страстью, а потому ничего не соображали. Что мозги просто отключались. И считали своим долгом предупредить других женщин никогда не поддаваться чувствам, и прежде чем принять решение, кого выбрать, хорошенько подумать, достоин ли этот мужчина тебя, можно ли на него положиться, не сделает ли этот брак (или связь) тебя нищей, слабой, униженной.

Алекс для меня превратился в призрак, в какой-то фантом, который постоянно ускользал от меня. И когда я вспоминала о том, как он бросил меня в том доме в Неаполе, который как будто бы подарил мне (хотя мне начинало казаться, что и этот факт был плодом моих галлюцинаций!), как оставил одну после ночи любви, мне хотелось забыть его раз и навсегда!

Только подлец мог со мной так поступить. Но что больше всего угнетало — во всем этом не было абсолютно никакого смысла. Что за цель он преследовал, когда подпустил меня к себе? Подарить мне две ночи, чтобы потом исчезнуть?

Я ответила на поцелуй Гольдмана, зажмурившись. Как это делают, бросаясь в ледяную крещенскую прорубь.

Пора, пора уже было забыть Алекса и начинать новую жизнь.

— Миша, я бы хотела вернуться к Ларе, я с ней уже поговорила. Она согласна взять меня к себе.

— Лара…

Миша вдруг резко поднялся и, всплеснув руками, вернулся за стол.