Книга Метресса фаворита. Плеть государева - Юлия Андреева

— Он что, раньше меня не мог предупредить?! — взорвался Клейнмихель. — Какой ещё актёр?! Да он небось дрянь какую-нибудь нанял, а не актёра...

— Каков актёр не знаю, но Фёдор Карлович сделал очень хорошо, даже лучше, чем можно было, он, оказывается, ещё не зная, что с медиумом такое произойдёт, в Тихвине отыскал родную племянницу Минкиной. Я уже видел её — Татьяна Борисовна[78], молода да пригожа, личиком вылитая Настасья, только младше её лет на пятнадцать. И главное, с ангельским характером и сразу же согласилась помочь. В общем, она выйдет во время сеанса, как будто бы призрак Настасьи, и скажет графу, чтобы не кручинился без неё. Что она в раю, что у неё всё хорошо и он должен не печалиться, а делом заниматься.

Клейнмихель обречённо уставился на Псковитинова, тот же просто не мог удержаться от приступа смеха. Серьёзное дело было превращено в самый настоящий балаган.

— Если вы теперь развернётесь и уедете, я пойму и пенять вам за то не буду, — тихо произнёс генерал.

— Ведите нас. — Псковитинов сделался необыкновенно серьёзен. — Так или иначе, я желаю сделать то, что намечено — и будь что будет.

Они прошли за Белозерским к особняку, но вошли не через главный вход, где их мог встретить Агафон, а через чёрную лестницу для слуг. Поднялись на второй этаж и, свернув в один из не знакомых Псковитинову залов, заперлись там на ключ.

Так как практически весь особняк сиял зажжёнными окнами, свет зажгли сразу же, говорили между собой тоже не шёпотом. В доме было полно народу, они занимали одну из комнат, отведённую людям Клейнмихеля, так что можно было не опасаться, что их вдруг обнаружат.

Должно быть, после долгой и утомительной дороги Клейнмихель получил от графа лишь чашку кофе, во всяком случае, достаточно быстро по лестницам и коридорам застучали шаги, и вскоре Алексей Андреевич вышел из дома в сопровождении Петра Андреевича и горстки офицеров, Псковитинов следил за их отбытием из окна.

— Возьмите с собой фляжки. — Белозерский протянул сыщикам две армейские фляги, — в особняке никто не живёт, следовательно, и не топит.

— Я так и знал. — На Корытникова было больно смотреть.

— Полагаю, в таком напряжении ты не успеешь продрогнуть, — подбодрил приятеля Псковитинов. После того как Медведев проверил коридор, они вышли, спустились по лестнице и, без помех добравшись до особняка Минкиной, прошли внутрь.

— Зажжём свет, тут-то нас и сцапают, — мрачно предрекал Пётр Петрович.

— Мы будем дежурить внизу и заворачивать каждого любопытного, — успокоил его, должно быть, ответственный за эту операцию Белозерский.

— Скажем, приказ графа. — Сергей Алексеев принуждённо улыбнулся. — Мало ли какие приказы и кому отдаёт его сиятельство, он же не обязан докладывать своим дворовым, что допустил нас в особняк.

— С Богом. — Псковитинов прошёл в мрачную холодную комнату, в свете ещё горящих окон Аракчеевского дворца он с трудом узнавал столовую, где когда-то ужинал в компании Миллера.

— И мне с вами! Можно мне с вами?! — засуетился Гриббе. — Я же историк, я должен знать.

— Свечи зажгите, историк. — Псковитинов стоял несколько минут, дожидаясь, когда глаза немного привыкнут к полумраку, и, обнаружив на стене прикреплённый канделябр, вынул его и протянул наугад стоящему за ним Алексееву.

— Есть фонари, — спохватился Белозерский. — Оказывается, он и не собирался прикрывать следователей вне дома, а последовал за ними.

— Зажигайте всё, что есть, — нетерпеливо бросил Корытников. — Мы всё равно как на ладони. Один раз помирать.

Добравшись до будуара Анастасии Фёдоровны, следователи остановились на пороге, изучая и запоминая обстановку, Корытников делал быстрые рисунки в блокнот.

— Вот он — чертог зловещей дамы! — Гриббе поспешил проскользнуть перед Псковитиновым, но тот грубо схватил его за локоть.

— Стойте смирно, ничего руками не трогайте! — злобно зашипел он, и прапорщик был вынужден подчиниться.

— Ну что же, приступим. — Александр Иванович прошёл в комнату и, остановившись перед туалетным столиком, принялся изучать содержимое ящичков, Корытников подошёл к широкой постели, расположенной в алькове, и быстрыми точными движениями начал ощупывать полочку в изголовье.

Со двора донёсся какой-то шум. Должно быть, кто-то из слуг заметил свет в особнячке и пошёл выяснить, кто пробрался в «святая святых». Стоявший в дверях Медведев давал отрывистые, похожие на команды пояснения, из-за двойных рам слов было не разобрать, но армейский тон ни с чем не спутаешь. Скорее всего, человек удовлетворился ответом, во всяком случае, голоса затихли.

— То ли ещё будет. — Корытников аккуратно снял вазочки и статуэтки, автоматически отмечая отсутствие пыли. По всему выходило, что в особняке, вопреки полученной от Клейнмихеля информации, регулярно убирали, после чего начал ощупывать саму полочку.

Женщины обычно не изобретательны, и если нужно спрятать письма или личный дневник, хоронят его под подушкой или матрасом, верх секретности — в книгу, из переплёта которой предварительно вынуты все страницы, а внутри расположена удобная коробочка. Конечно, если нужно спрятать деньги или ценности, можно проявить фантазию и засунуть их, скажем, в цветочный горшок. Но если женщина ведёт дневник, он нужен ей чуть ли не каждый день, а стало быть, нет смысла прятать его в дырку под паркет или над плафоном люстры. То, что может понадобиться в любой момент, никто не станет хоронить в труднодоступном месте.

Псковитинов представил себе Минкину со стамеской в руках и невольно рассмеялся. Нет, если она и держала дома какой-нибудь компромат, он должен быть где-то рядом, с другой стороны, к чему женщине хранить документы, которые могут свидетельствовать против неё самой? И не лучше ли от него избавиться? Впрочем, это зависит от того, что это за женщина и какой компромат. Если речь идёт о пачке любовных писем или о дневнике, содержание которого может вызвать ярость мужа или любовника, такие документы обычно дома не держат. В огонь их, в топку. С другой стороны, мало какая женщина способна просто бросить в огонь страстное письмо какого-нибудь прекрасного юноши. Опять же, если женщина имела неосторожность завести интимный дневник, то понятно, что она не станет жечь его, заслышав шаги благоверного. Не для того заводила.

Ничто не говорило о том, что у Минкиной мог быть такой дневник. Неоткуда было взяться привычке каждый день записывать свои мысли, она и грамоту-то освоила, когда с Алексеем Андреевичем познакомилась. По его данным, Аракчеев обучил Минкину русской грамоте и Закону Божию, так что она была способна читать Евангелие. Была попытка научить любовницу французскому, как-никак каких только гостей в доме ни бывает, но тут у Аракчеева, должно быть, терпения не хватило. Да и когда ему? Псковитинов надеялся найти любовные письма, впрочем, и книга с тайной бухгалтерией могла бы пролить свет на тёмную личность Настасьи. В конце концов, если граф требовал отчёта по самому мелкому вопросу, ему не могло понравиться, что его домоправительница, которая и так жила на всём готовом и получала более чем приличное жалованье, воровала у него из-под носа.