Книга Нефертити. Роковая ошибка жены фараона - Олег Капустин

— Нет, они точно чуть не проткнули нас копьями. — Санх грубо выругался. — Но ничего, я пошлю папирус Туту. Он пришлёт подкрепление, и тогда я вверх дном переверну весь этот поганый городишко. А старую обезьяну, величающую себя верховным жрецом Амона, я подвешу за ноги на центральных городских воротах и заставлю всех прохожих плевать в её мерзкую морщинистую рожу.

Командир «стервятников Туту» погрозил волосатым кулаком в сторону полуразвалившегося храма Амона, и вся компания, словно стая напуганных собак, поджав хвосты, направилась в таверну на центральном базаре промочить пересохшие глотки вином и пивом. Они и не догадывались, что величественный старик, так их напугавший, покачнулся, как только Санх со своей компанией выскочил из домика, и рухнул навзничь. Когда Хаемхат подбежал к отцу, тот уже не дышал.

— Я сделаю всё, что ты мне завещал, отец, клянусь Амоном! — воскликнул сын. — И последний твой приказ будет выполнен сегодня же. — Он пристально посмотрел на жрецов с оружием в руках, столпившихся вокруг.

Жрецы склонили до земли бритые головы в знак того, что все поняли, и бесшумно вышли из комнаты. Участь «стервятников Туту» была решена. Те в это время вовсю пьянствовали в таверне. Им казалось, что опасность миновала, только иногда они вздрагивали, когда из-за прикрытых ставнями окон с улицы доносился слишком громкий тоскливый вой ветра. Они гуляли до ночи, пока все посетители не разошлись, а хозяин таверны и слуги не начали засыпать буквально на ходу. Полупьяные воины, которых, конечно, не могла свалить с ног небольшая пирушка, лениво почёсываясь, потягиваясь и смачно переругиваясь, вышли из домика на базарную площадь.

Она была пуста. Луна светила сквозь пыльные тучи, продолжающие нависать над городом. На зубах воинов заскрипел песок. Пошатываясь и отплёвываясь, они побрели к находящемуся неподалёку дому, который превратили в свою казарму. И тут из темноты переулков, выходящих на площадь, выскочили, как привидения, люди с копьями и мечами. В тусклом лунном свете Санх узнал по бритым, без париков головам жрецов Амона. Командир «стервятников Туту» отдал приказ воинам сгруппироваться вокруг него. Опытные солдаты проворно выстроились в небольшой круг. Но это им не помогло. На них полетели широкие сети, и через несколько мгновений боевой строй превратился в кучу извивающихся тел. Жрецы проворно орудовали копьями и боевыми топорами. Вскоре в живых остался только Санх. Но и он, получив тяжёлый удар по затылку дубинкой, на несколько мгновений потерял сознание. Когда он очнулся, то почувствовал, что связан по рукам и ногам, а в рот ему всунули какие-то деревяшки. К Санху склонилось двое. У одного жреца в руках были длинные щипцы, у другого широкий короткий нож. Санх успел последний раз в жизни выругаться, и тут же почувствовал, как щипцы схватили его язык и вытащили наружу. Блеснул нож, и через мгновение язык командира «стервятников Туту» был в руках жреца. Он поднял его над головой и громко проговорил:

— Так будет со всеми, кто оскорбляет Амона и его главного слугу! О Дуафу, мы выполнили твой последний приказ. Мы осуществим всё, о чём ты нам говорил!

Жрец брезгливо отбросил язык святотатца в сторону, нагнулся и одним взмахом руки перерезал Санху горло от уха до уха. Вскоре на площади уже никого не было. А ещё тёплые трупы пожирали стаи бездомных собак и шакалов, сбежавшихся на внезапное пиршество со всего города. Утром фиванцы нашли на базарной площади только обглоданные кости.

3

В новой столице, Ахетатоне, между тем жизнь шла своим чередом. Прошли две недели после таинственного исчезновения в Фивах отряда «стервятников Туту» под предводительством Санха. Но это мало кого обеспокоило. Во дворце готовились к открытию нового памятника царской чете, который изваял главный придворный скульптор Тутмес. Об этом он и говорил с царицей Нефертити. Она была в парадном одеянии — белоснежном платье, вышитом золотом. Парикмахер колдовал над её париком, укладывал локоны, закрепляя их булавками и специальным клеем из ароматических смол, а искусный мастер-косметолог кисточками поправлял грим на прекрасном лице Нефертити. Сильно пополневший Тутмес стоял рядом с креслом царицы и рассказывал о церемонии, которая должна была скоро состояться у монументального обелиска, воздвигнутого на берегу реки. Все, кто подплывает к новой столице, должны видеть воочию царственную чету, представлявшую в этом мире славу и власть самого Атона, великого божества, воплощённого в солнечном диске.

— Я настоял, чтобы открытие памятника проходило не так торжественно и помпезно, как все другие официальные мероприятия. Да и образ царской четы на барельефе скорее семейный, чем официальный. Туту, не мудрствуя лукаво, хотел согнать чуть ли не весь город, — говорил скульптор, наблюдая за тем, как косметолог накладывает тени на скулы царицы. — Да не надо так подчёркивать переход от скул к щекам и подбородку. Они и так у царицы худые, ты здесь перестарался. У неё не лицо будет, а какой-то топор, которым дрова колют — и Тутмес, вырвав кисточку из рук косметолога, сам стал гримировать лицо Нефертити.

Он столько раз лепил бюсты царицы, что знал наизусть каждый изгиб её красивого лица. Парикмахер и косметолог с восторгом смотрели, как работает великий скульптор. Он сделал всего лишь несколько мазков-прикосновений кисточкой к щекам, скулам и подбородку, и лицо женщины преобразилось. Красота и классическое совершенство форм обрели свою первозданную свежесть и были видны с первого взгляда, а лёгкий отпечаток возраста и беспокойной жизни стал почти незаметен на челе самой прекрасной женщины страны Большого Хапи.

— Замечательно, восхитительно! — захлопал в ладоши толстый парикмахер. — Вы, ваше величество, всегда великолепно выглядите, но сейчас просто ослепляете своей дивной красотой.

Нефертити улыбнулась чуть иронично — она уже давно привыкла к восхищению мужчин и зависти женщин — и перевела взгляд на скульптора. За прошедшие восемь лет жизни в новой столице он сильно изменился. Страсть, которая владела Нефи в юности, уже давно прошла, уступив место мягкой, нежной привязанности. И сейчас она спокойно смотрела на скульптора ласковым и ясным взглядом.

— Не забудь, Тути, надеть парик, а то ведь по рассеянности поедешь на открытие обелиска с непокрытой головой, — заботливо проговорила она, легко вставая с низкого кресла, подлинного шедевра мебельного искусства. Спинка и ножки его изображали сложное переплетение растений и птиц, покрытых зелёным малахитом, голубой бирюзой, серебром и золотом.

Не успела царица сделать несколько шагов по направлению к высокой двери из красного дерева, как резные створки распахнулись и на пороге покоев показалась необычная процессия. Впереди шествовала живописная парочка: сестра царицы Неземмут шла под руку с крупной обезьяной. На головах обоих блестели грубо сделанные из дерева, выкрашенные жёлтой краской, царственные аспиды. Вокруг прыгали разряженные в пух и прах чёрные карлики, вывезенные из Нубии, и обезьянки. Они изображали придворных.

— Ты с ума сошла, Нези! — воскликнула Нефертити. — А ну, прекрати паясничать. Это совсем неостроумно. Гони быстрее в шею всю эту толпу шутов и поживей приводи себя в порядок. Ведь Хеви будет здесь с минуты на минуту. Ты что, его не знаешь? Он же взбесится, когда тебя увидит в таком-то виде!