Книга Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд

В ушах у него звучали слова Мюллера, сказанные перед назначением: «Поймите, мой дорогой Панцингер, я лично очень уважаю Пфифрадера, это упорный трудяга, но он же настоящий мясник. Вместе со Шталекером и Иостом, они, эта святая троица, набили горы красных, но мы находимся там же, где и стояли в начале пути — никакого движения вперед нет. «Эйнзацгруппа-А» — наша гордость, сила, фронтовая элита. И использовать ее черт знает как! Не для того же мы создавали эти группы, что бы сбивать верхушки большевизма и соревноваться, кто больше набьет евреев. По линии СД надо, решать две главные задачи: обеспечить засылку в Ленинград серьезной агентуры, способной разложить оборону красных изнутри и прикрыть коммунистическую деятельность в Прибалтике. 16-я и 18-я армии буквально стонут от партизанских акций. Они повисли на наших коммуникациях, кандалы на каторжнике. Пора их сбросить. Чем: же идет дело с операцией «Цитадель», тем волы ней они распоясываются. У вас солидные познания по разоблачению организованной преступности врагов рейха. Взять ту же «Красную капеллу»! Пока что это ваш триумф, дорогой Панцингер, мы аплодируем вам и ждем ярких успехов на благо фюрера и рейха!»

Да, разоблачение «Красной капеллы» было гордостью отдела Панцингера. Пришлось, конечно, помотаться чуть ли не по половине Германии, всему Берлину, Франции, Бельгии вслед за радиопередатчиками этой «капеллы». Оберфюрер отлично помнил день 26 июня 1941 года, когда в четыре утра абвером были запеленгованы сигналы радиопередатчика с позывными РТХ. С этого все пошло и поехало. Двести пятьдесят шифротелеграмм были перехвачены, однако лишь почти год спустя математику, доктору Фауку, удалось разгадать шифр советской разведки. Когда гестаповцы прочитали тексты телеграмм, они пришли в ужас: русские были в курсе вынашиваемых и планируемых штабом верховного командования ударов по Москве, Ленинграду, Сталинграду, Кавказу! Подпольщики передавали информацию о маршрутах германских подводных лодок, действовавших в Северном море на коммуникациях союзнических конвоев, о новых конструкциях авиационной техники. К примеру, передали в виде микрофильмов чертежи нового истребителя «Мессершмитт», развивавшего скорость 900 км/ч, даже о новых торпедах с дистанционным управлением! Было от чего хвататься за головы! «Слоны» из Москвы, будучи уверенными в неуязвимости применяемого шифра, предложили в телеграмме резиденту отправиться в Берлин по трем адресам: Шульце-Бойзена, Харнака и Кукхофа с целью выяснить причины перебоев в радиосвязи!

Советский резидент Леопольд Треппер тоже схватился за голову: он-то понимал, что по радио такие вещи не передаются, что если подобрать ключ к шифру, то…

Доктор Фаук сделал это и положил адреса на стол Панцингеру. Тот не торопился, организовал слежку, прослушивание телефонов разведывательной сети противника. Когда Панцингер и его сотрудники — начальник второго отделения оберштумбанфюрер Копков и комиссар уголовной полиции Штрюбинг в августе сорок второго вышли на Хорога Хайлмана, сотрудника службы радиоперехвата, подчиненного Фаука, блестящего молодого математика, поддерживавшего связь с выявленным по адресу из Москвы руководителем организации Шульце-Бойзеном, офицером министерства связи. Кальтенбруннер и Мюллер сказали, что «хватит слежки, а то так наследим, что руководители «капеллы» узреют наши следы, пора брать». 31 августа 1942 года начались аресты. В течение трех-четырех недель задержали 60 членов берлинской группы. Вот это был улов! Панцингер пришел в хорошее настроение, он вспомнил, как удалось вставить фитиль «маленькому адмиралу»: референтом по организации саботажа во вражеском тылу в абвере работал некий Герберт Гольнов. Используя его сведения, Шульце-Бойзен аккуратно передавал в Москву данные о подробных акциях абвера на территории России. То-то забегал тогда Канарис!

Панцингер встал, закрыл купе и оглядел себя в зеркало, вмонтированное в дверь. На него смотрел сорокопятилетний выше среднего роста худощавый офицер в очках, с близоруким взглядом, в мундире, придававшем ему импозантность. Он довольно улыбнулся своему отражению. В дверь постучали. На пороге стоял Кюммель, адъютант.

— Пора, господин оберфюрер, через две минуты — Рига.

Панцингер благосклонно кивнул и надел фуражку. Мимо проплыла к выходу из вагона та самая пышная блондинка…

В это же августовское утро на плацу шталага-350 пленные были выстроены в виде прямоугольника, в основание которого приволокли и установили трибуну, на которой обычно комендант лагеря исполнял торжественные речи. Лагерные острословы прозвали ее кормушкой, поскольку с трибуны раздавались сладкие обещания или черные угрозы. Каково будет меню кормушки сегодня, никто не знал, впереди — рабочий день, его никто не отменял, толпа дышала равнодушием и неприязнью. На этот раз на трибуну забрались новый начальник лагеря подполковник Ярцибекки, переведенный недавно в Ригу с поста начальника лагеря в Валге, Вагнер со своим вторым «я», неразлучным Рейнкопфом и еще какой-то тип в незнакомой для пленных форме: немецкой, но на левом рукаве у него был нашит щит с бело-сине-красной окантовкой, андреевским полем и надписью «РОА», а на фуражке красовался орел.

Ярцибекки неожиданно зычным голосом прокричал о том, что он объявляет о своем официальном вступлении в должность и что сейчас выступит представитель штаба «Русской освободительной армии» капитан Плетнев. Рейнкопф перевел. Оратор придвинулся к краю «кормушки» и хорошо поставленным голосом заговорил:

— Соотечественники, я прибыл сюда по поручению «Русского комитета», возглавляемого генерал-лейтенантом Андреем Андреевичем Власовым. Вам, верно, приходилось уже читать обращение «комитета», который избрал местом своей дислокации славный русский древний город Смоленск…

Откуда было знать пленным, что такое «Русский комитет» и где он находится? Расположен он был вовсе не в Смоленске, а в Берлине, однако головке предательской организации и дирижирующими ею немецким деятелям было важно создать иллюзию, будто «комитет» образован самими русскими на русской территории. Это должно было впечатлить пленных, показать им, что наряду с властью, которую они защищали, существует еще одна власть, защищавшая их интересы сейчас, здесь, на территории, захваченной врагом. Попавшим в плен после Декабря сорок второго уже приходилось видеть листовки с сообщением о создании «Русского комитета» в Смоленске и с изображенным на них для большей убедительности портретом Власова, который рекламировался как главный союзник новой власти из числа бывших командиров, тех, кто сидел за колючей проволокой. Именно в декабре прошлого года, после создания «Смоленского комитета», находящегося в Берлине, и начался отсчет времени, когда пошли сыпаться с неба листовки, написанные скверным (явно переводным с немецкого) русским языком. Попавшие в плен до того декабря ничего о всей этой заварухе не знали, и откровения немецко-русского капитана были для них новостью.

Натренированное выступление продолжалось:

— Под руководством генерала Власова и его боевых сподвижников, последовавших за ним, формируется «Русская освободительная армия», призванная сыграть историческую роль в ликвидации большевизма… Мы создадим новое русское правительство из истинных патриотов, и только оно заключит почетный мир с Великой Германией!..