Книга Творцы античной стратегии. От греко-персидских войн до падения Рима - Виктор Дэвис Хэнсон

На Сицилии не было римской армии. Когда Верресу требовался «карательный отряд» для осуществления очередного вымогательского плана, он призывал рабов-охранников из местного храма Афродиты в Эриксе, чьи обязанности вообще-то заключались в охране храмовой казны[332]. Он брал взятки от местных купцов и от враждующих аристократов, которые отправляли своих врагов на его суд[333]. Взыскуя справедливости, сицилийцы слали гонцов, а города отправляли делегации в Рим, умоляя покровителей в сенате о защите, ибо только сенат мог приструнить Верреса[334]. Правление Верреса было коррумпированным и хищническим, но крепкие связи внутри и за пределами Сицилии позволяли ему выходить сухим из воды. Цицерон не упоминал о каких-либо восстаниях и характеризовал сицилийцев патерналистски, как послушный и по-детски доверчивый народ[335]. Более правдоподобным объяснением низкого уровня недовольства на Сицилии в эпоху Цицерона – если верить этой характеристике – будет плотность отношений и связей между местным правящим классом и римской аристократией, плотность, которую речи Цицерона прекрасно иллюстрируют.

Что же тогда называть мятежом, а что – контртеррористическими действиями? Одна точка зрения предлагает трактовать мятежи, сопротивление и бандитизм как следствия «дыр» в сети социальных отношений, что связывали империю воедино, вместе с сенаторской аристократией и императором. В ряде случаев один «узелок» – местный царек, римский аристократ, командир вспомогательного отряда – мог перенаправить узы в новом направлении, создавая новый набор связей, наперекор доминирующему. Международные отношения, местная политика и внутреннее соперничество римского правящего класса – все это работало заодно.

Римляне вели переговоры с мелкими царьками, вождями племен, бандитами и кочевниками[336]. Они платили выкупы и заключали соглашения. Они предоставляли гражданство, имена и военную поддержку. Они формировали бесконечное множество личных связей, что сплетали в сеть интересы римского правящего класса, местной аристократии и бандитов. Если «социальные сети» не помогали, как часто бывало, римляне правили силой. Они оккупировали территории, в некоторых случаях очень плотно. Они вели крупные войны против повстанцев и гордились, побеждая тех за счет превосходной дисциплины, доблести и лучшего оснащения. Они направляли против бандитов патрули, отряды, а иногда и целые армии. Они терроризировали мятежные регионы суровыми репрессиями. Насколько были действенны последние, сказать сложно. Римская империя просуществовала долго, но не знала периода, свободного от мятежей и бандитизма. Впрочем, речь не об эффективности или неэффективности римской армии; важно, что военный аспект мятежей и их подавления и самой империи является лишь верхушкой айсберга. Римляне правили потому, что их социальные отношения проникали повсюду – во всяком случае, далеко. Этими отношениями мог манипулировать кто угодно. Создание сети напряженных и динамичных отношений, все участники которой активно преследуют собственные интересы – сеть с пробелами и дырами, имеющая также «подсети», слабо связанные с основной, – возможно, таков наиболее точный и показательный способ описания империи.

В своей внешней политике Соединенные Штаты сегодня сталкиваются с проблемами, аналогичными для всех древних и современных империй. В частности, оккупация заморской территории всегда обходится дорого и порождает трудности, а «правящая» власть всегда остается в ничтожном меньшинстве. В последнее десятилетие стало модно искать в опыте Римской империи уроки для современности. Некоторые из подобных изысканий просочилось за пределы университетских лабораторий, проникли в популярную культуру[337]. Основные экономические, технологические (представьте себе римлян с ядерным оружием), демографические и социальные различия между современной и древней эпохами превращают поиски таких уроков в чрезвычайно сложное занятие, и не все согласны с тем, что прямая аналогия приемлема или может считаться научно обоснованной. Мы разделяем позицию скептиков[338]. Но раз нас попросили прокомментировать практическую ценность римской истории, мы полагаем небесполезным обратить внимание на решающую роль социальных институтов в жизни Римской империи. Римляне правили потому, что, как «коллективное государство» и как индивиды, они являлись элементами сложнейшей сети зависимостей, взаимных услуг и согласований, охватывавшей весь римский мир. Там, куда римские социальные сети не дотягивались или где часть правящего класса разворачивала собственную сеть против остальных, возникали неприятности. Рим преуспел, поскольку он опирается на созданный им общий социальный и культурный код, единый для местных элит, и поскольку многие влиятельные элементы на местах признавали власть Рима в собственных интересах. Ближайшей современной параллелью этой системе может оказаться «глобальная деревня», продукт взаимодействия телекоммуникационных технологий, финансовых институтов, свободной торговли и потребительских вкусов и интересов, что связывают международное сообщество сегодня. Внимание к общим экономическим и культурным интересам, а не к идеологии, представляется перспективным направлением будущей внешней политики.

Дополнительная литература

Тема восстаний и мятежей в римских провинциях не получила должного внимания со стороны ученых. Две статьи Стивена Дайсона, «Восстания народов Римской империи» (Historia, 20, 1971) и «Модели народных восстаний в Римской империи» (Aufstieg und Niedergang der Römischen Welt, Berlin: Walter de Gruyter, 1975), по-прежнему остаются едва ли не единственными исследованиями темы. О бандитизме см. работы Брента Д. Шоу, особенно его классическую статью «Бандиты Римской империи» (Past & Present, 105 1984). Бенджамин Айзек приложил много усилий для прояснения роли римской армии как оккупационной силы, инструмента полицейского контроля и орудия репрессий против бандитов и иных мелких угроз; см. его книгу «Границы империи: римская армия на Востоке» (Oxford: Clarendon, 1992). О еврейском восстании см. исследование Мартина Гудмена «Правящий класс Иудеи: истоки еврейского восстания против Рима в 66–70 гг.» (New York: Cambridge University Press, 1987) и более общую работу «Рим и Иерусалим: столкновение древних цивилизаций» (New York: Knopf, 2007). О личной власти в Римской империи см.: Ричард П. Соллер «Личный патронат в эпоху ранней империи» (Cambridge: Cambridge University Press, 1982); Брент Д. Шоу «Тираны, бандиты и цари: личная власть в сочинении Иосифа Флавия» (Journal of Jewish Studies, 49, 1993); сборник под ред. Эндрю Уоллеса-Хадрилла «Патронат в древнем обществе» (London: Routledge, 1989); Фергус Миллар «Император в римском мире» (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1992). Книга Дж. Э. Лендона «Империя чести: искусство управлять в римском мире» (Oxford: Clarendon, 1997) отлично показывает принципы действия системы персональной власти. Исследование Эрика С. Грюэна «Эллинистический мир и пришествие Рима» (Berkeley & LA: University of California Press, 1984) революционизировало наше понимание римского империализма, сфокусировав внимание на социальных институтах и политической борьбе будущих имперских подданных; только с учетом этих факторов можно объяснить, как Рим закрепился в этом регионе и обрел господство. Другие важные работы по невоенным аспектам римской имперской власти: Грег Вулф «Стать римлянами: истоки провинциальной цивилизации в Галлии» (Cambridge: Cambridge University Press, 1998); и Клиффорд Андо «Имперская идеология и провинциальная лояльность в Римской империи» (Berkeley & LA: University of California Press, 2000).