Книга Наука Ренессанса. Триумфальные открытия и достижения естествознания времен Парацельса и Галилея. 1450–1630 - Мари Боас Холл

Он знал, что это преувеличение. И когда писал фрагментарный рассказ о научной утопии в «Новой Атлантиде», в его доме Соломона – островном научно-исследовательском центре – были люди, думавшие, планировавшие эксперименты, анализировавшие результаты и делавшие выводы, а также люди, наблюдавшие за событиями и выполнявшие эксперименты по указанию других. Хотя Бэкон испытывал необоснованный оптимизм относительно возможностей объединенного труда в науке, он видел фронт работ и для обычных людей, не научных гениев.

Бэкон никоим образом не считал свой экспериментальный путь чистым эмпиризмом. Он не приветствовал случайное экспериментаторство, без цели или руководящего принципа, хотя иногда и совершал ошибку, собирая «в одну кучу» слишком разные эксперименты. Не нравилось ему и исследование одного аспекта природы, такое как Гилберт с магнитом и химик с золотом. Он считал, что «никто не отыщет удачно природу вещи в самой вещи – изыскание должно быть расширено до более общего»[147]. На основании экспериментов следует выводить общие аксиомы или принципы, используя метод индукции, а это значит, что эксперименты следует планировать заранее.

Метод индукции стал претензией Бэкона на новую логику, чтобы заменить Аристотелеву. По этой причине он назвал книгу, в которой изложил этот логический метод, Novum Organum (1620). Этой книгой он открыто заявил, что считает себя серьезным философом. Тот факт, что поколения философов критикуют ее как наивную, непоследовательную и вообще неудачную, доказывает, что он добился по крайней мере одного: его приняли всерьез. Novum Organum задумывалась автором как труд небольшой по объему, поскольку она была второй частью его «Великого восстановления» – плана возрождения наук, возвращения им надлежащего достоинства и полезности. Ее первая часть – пересмотренная и дополненная латинская версия Advancement of Learning, объясняла необходимость развития новых наук. Novum Organum объяснял метод. Должны были появиться и другие труды по естественной истории и философии, иллюстрирующие возможности плана, демонстрируя, как перейти от факта к теории. Метод был прост. Индукция – это метод умозаключений, который «выводит аксиомы из ощущений и частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно, пока наконец не приходит к наиболее общим аксиомам. Это путь истинный, но не испытанный»[148]. Метод индукции основан на методе эксперимента. При этом рассудок и чувственный опыт могут научиться поддерживать друг друга.

Слабость предложений Бэкона заключается в следующем: как бы хороши они ни были, они не убеждают; даже не надо долго читать, чтобы понять: Бэкон не мог оценить значение индивидуального эксперимента или экспериментального открытия, даже провозглашая его ценность. В какой-то степени так было потому, что он ожидал слишком многого: убежденный в огромном значении экспериментального пути, он не мог поверить, что его правильно применили, если он не дал немедленных удовлетворительных результатов. Так (в 1620 г., когда по этому поводу еще ничего не было опубликовано), он усомнился, окажется ли микроскоп действительно полезным научным инструментом – ведь пока что его испытывали на самых банальных предметах. Хотя Бэкон соглашался с тем, что это изобретение может оказаться весьма полезным, если только его можно применять при рассмотрении более крупных тел, например структуры ткани, драгоценных камней, жидкостей и т. д. Разумное ожидание, не правда ли? Он даже не был уверен в постоянной полезности телескопа: открытия Галилея, конечно, хороши, но ведь телескоп не делает открытий. Он относился с подозрительностью даже к самым первым открытиям, поскольку эксперимент на них остановился, а многие другие вещи, не менее достойные исследования, не открыты с использованием того же средства. Бэкон явно не желал проявлять в научных исследованиях терпение и понятия не имел, сколько времени они могут занимать.

Он осудил и труды Гилберта, хотя и на других основаниях. По его мнению, после экспериментов Гилберт создал философию из магнетита и увлекся самыми экстравагантными умозаключениями, а значит, нельзя быть уверенным в том, что эксперименты были действительно проведены и описаны. Бэкон пользовался информацией от Гилберта, но с большой осторожностью. Он опасался абстрактных умозаключений, не основанных на эксперименте, и потому не доверял такой чисто теоретической науке, как астрономия Коперника. Он читал труды по астрономии (среди которых, вероятно, были и отдельные работы Тихо Браге) и узнал, что Коперник приписал дополнительное и совершенно ненужное движение Земле, а астрономы вообще начали верить, что возможно создать систему мира, лишенную математических эпициклов, на чисто физической основе.

Но его самый сильный аргумент против Коперника заключался в том, что его система не имела экспериментального подтверждения. На самом деле он отдавал предпочтение системе Тихо Браге, вероятнее всего, потому, что этот астроном больше внимания уделял наблюдениям, чем астрономическим расчетам. Он присоединился к Тихо Браге и другим современным астрономам, отвергавшим особый характер небес, и даже пошел дальше, заявив, что физика небесной и земной сфер идентична. Слишком много явлений, таких как растяжение, сжатие, притяжение, отталкивание и многое другое, происходит и на земле, и в ее глубинах, и в небесах. Установить это можно только наблюдением. Наблюдения могут решить и другие вопросы: действительно ли звезды разбросаны на разных расстояниях в пространстве, правда ли (как утверждал Гилберт), что они вращаются, имеется ли мировая система, или есть только звезды и планеты, которые существуют независимо друг от друга? Астрономы могли протестовать, заявляя, что Бэкон проигнорировал достигнутое ими и потребовал, чтобы они ответили на вопросы, на которые у них нет никаких свидетельств. Но идеи Бэкона об астрономии были разнообразными и сложными, а также являлись весьма полезным антидотом к новой самоуверенности астрономов.

Мнение Бэкона о проблемах, которые ученые должны немедленно попытаться решить, часто неверно, и он испытывал необоснованный оптимизм, уверенный, что исключительно непонимание научного метода мешает получить немедленный ответ. Но он вовсе не был не прав всегда, оценивая, какие проблемы являются самыми интересными и каков правильный подход к их решению. Из всех частей натурфилософии самой важной и менее всего изученной, по мнению Бэкона, было «открытие форм». Здесь, как и в других трудах, Бэкон использовал терминологию знакомой теории Аристотеля о причинно-следственной связи – только она в то время была доступной, – но внес свои изменения. Поскольку все тела есть соединение материи и формы, должны существовать материальные и формальные причины всех вещей. Бэкон верил, что наука должна заниматься причиной и следствием, но формальная причина, хотя сама по себе не является достаточной, нуждается в разъяснении. Аристотель определил формальную причину – это то, что составляет основную природу вещи, сумму всех качеств, которые делают предмет принадлежащим к определенной категории или классу, поэтому, видя его, мы сразу знаем его название. Изначально Аристотель имел в виду, предположим, качества предмета мебели, по которым мы определяем, что это стул. В натурфилософии «форма» имеет более широкое значение: формальная причина нагревания чайника на огне – тепло, которое несет в себе огонь. А например, золото характеризуется такими формами, как плотность, пластичность, сопротивление коррозии, желтизна и т. д.