Книга Великая Армия, поверженная изменой и предательством. К итогам участия России в 1-ой мировой войне - Виктор Устинов

Начальник штаба Ставки генерал Алексеев, убедившись в невозможности заставить генералов Куропаткина и Эверта вести активные наступательные действия на своих операционных направлениях, так как их в бездействии все время поддерживал император, решил перенести центр тяжести наступления с Северного и Западного фронтов на Юго-Западный. Сюда направляются резервы главного командования — гвардия и ряд армейских корпусов с фронтов, которыми командовали Эверт и Куропаткин, из которых в составе Юго-Западного фронта создается особая гвардейская армия под командованием генерала Владимира Безобразова. Ее командующий, генерал-адъютант Безобразов, в свое время отличился при подавлении крестьянского восстания в Курляндии осенью 1905 года, за что был зачислен в свиту Его Величества. Военного дела он не знал и не хотел его изучать из-за своего упрямого и ограниченного ума. В своем невежестве он был очень похож на царя, и эта черта сближала их на разных этапах царствования Николая II. Командиром 1-го корпуса в этой особой армии был великий князь Павел Александрович, который не имел никакого отношения к военной службе, и свои обязанности он не выполнял. Начальником артиллерии у него был герцог Мекленбург-Шверинский, не знавший ее и не управлявший ею. Вторым корпусом командовал генерал Раух, у которого «нервы не выносили выстрелов»[360]. Находясь в опасности, он терял присутствие духа и лишался возможности руководить подчиненными. Офицеры гвардии, видя никчемность и неспособность своих начальников руководить войсками, роптали, но сделать ничего не могли, и многие стали относиться к службе с прохладцей, не видя в ней смысла для служения Отечеству. Армия приняла участие в боях на Стоходе, но успеха не добилась из-за неумелого руководства командования армии.

28 июля войска Юго-Западного фронта в составе шести армий снова атакуют противника на широком фронте, и везде им сопутствовал успех. Были заняты города Броды, Галич, Станиславов, а вскоре овладели и всей Буковиной. Но противник, используя бездеятельность русских армий на других фронтах, успел сосредоточить крупные силы на юго-западном стратегическом направлении. И в начале сентября фронт стабилизировался на линии реки Стоход, Киселин, Злочев, Брзежаны, западнее Галича и Станиславова, Делатын, Ворохта, Селетин и далее до р. Прут. На этом наступление войск Юго-Западного фронта приостановилось. Была еще одна важная причина, заставившая генерала Брусилова приостановить дальнейшее наступление своих войск — прямое вмешательство царя и его приказ закрепиться на достигнутых рубежах. Это было сделано по просьбе царицы и Распутина, за которым стояли серьезные политические силы, не заинтересованные в поражении австро-венгерской армии. Немецкая партия при дворе не была разгромлена, и она действовала.

Все время, пока шло Брусиловское наступление, царь вел свой обычный и размеренный образ жизни, в котором у него была ежедневная потребность заходить утром к начальнику штаба Ставки Алексееву, который делал ему короткий обзор важных военных событий на фронтах за истекшие сутки. Выслушав сообщение, Николай II, как правило, ничего не требовал и ничего не советовал, а молча уходил в свои апартаменты, где он и проводил остаток рабочего дня, если никуда не выезжал. Все текущие дела решал Алексеев, работавший много и напряженно, но не веривший в победу России над Германией и Австро-Венгрией. В присутствии генералов и офицеров штаба он нередко с горечью в голосе говорил: «Вот вижу, знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь иным другим, но, вы думаете, меня это охлаждает хоть на минуту в исполнении своего долга? Нисколько, потому что страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него рукой Божьей помощи, чтобы потом встать во всем блеске своего богатейшего народного нутра…»[361] Помолчав и подумав немного, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу, он продолжал с грустью: «Армия наша — наша фотография. Да это так… и должно быть. С такой армией, в ее целом, можно только погибать, и вся задача командования — свести эту гибель к возможно меньшему позору»[362]. Такие тяжелые мысли появились у Алексеева сразу после поражения русских войск в Нарочской операции, в которой предательство и измена генералов Эверта, Рагозы и Сирелиуса стоили русской армии около 100 тыс. убитых и раненых, а оставшиеся в живых офицеры и солдаты окончательно утратили веру в победу. Успешное развитие Брусиловского наступления вдохнуло силы и в начальника штабы Ставки, поверившего в возможность победы над врагом, и Алексеев, несмотря на трудности и прямые помехи со стороны царя, сумел вырвать у Эверта и Куропаткина резервы и отправить их Брусилову. После нескольких недель успешного наступления Юго-Западного фронта в поведении императора обнаружился интерес к наступлению войск Брусилова, в котором вместо радости сквозила озабоченность достигнутыми успехами. Николай II все чаще утренние доклады Алексеева завершал словами: «Не пора ли нам остановиться?» Алексеев не знал, что императрица 6 июня в письме, поздравляя мужа «со всеми нашими успехами и со взятием Черновиц» многозначительно добавила: «Только не следует слишком поспешно двигаться вперед, — проводим ли мы небольшие железнодорожные ветки для подвоза продовольствия и снарядов к фронту»[363]. Это поразительный взгляд, наполеоновского размаха, и последние строки свидетельствуют о том, что это письмо, как и сотни других, написано не императрицей, а людьми, стоящими за ней и кого очень волновало наступление русской армии; прокладка железнодорожных веток для наступающих армий улучшала организацию их снабжения, и по одному этому факту можно было судить о ходе дальнейшего развития событий на Юго-Западном фронте. В царском дворе нашлись способные графологи, писавшие письма от имени императрицы, так что их почерк нельзя было различить, а самой Александре Федоровне оставалось только передать им подробности из жизни семьи, и дворцовых интриг, и сплетен, которые надо было отразить в этих письмах. Императрица постоянно в своих письмах царю жаловалась на свой плохой и странный почерк, на больные пальцы и плохую ручку, мешавшие ей писать хорошо, давая понять мужу и потомкам, что большинство ее писем Николаю II написаны не ее рукою, а прусскими агентами.

Историки, перечитывая огромную переписку царя и царицы, отыщут в ней глубину трагедии венценосной семьи, задавленной своим окружением, и прожившей свою несчастную жизнь в вечном страхе за себя и за жизнь наследника; и масштабы этой драмы венценосной семьи превосходят воображение Шекспира.

В первых числах июля с поста министра иностранных дел был удален Сергей Сазонов, последний активный сторонник союза с державами Антанты, и его пост занял председатель Совета министров Борис Штюрмер, с кем германские правящие круги связывали свои последние надежды на заключение сепаратного мира с Россией. В правительстве и в близком окружении царя шла отчаянная борьба за выход России из войны, и продолжавшееся успешное наступление русских войск в Буковине и Галиции ломало все предпосылки для его заключения. С 6 по 11 июля царица с детьми снова находилась в ставке, где она пыталась уговорить Николая II приостановить наступление и пойти по пути заключения сепаратного мира с Германией. Не добившись согласия царя, императрица прибегает к помощи «старца», и в конце июля она пишет Николаю: Распутин «находит, что было бы лучше не наступать слишком настойчиво, так как потери будут чрезмерно велики, — можно быть терпеливым и ничего не форсировать, так как в конце концов мы все получим; можно наступать очертя голову и закончить войну в два месяца, но тогда тысячи жизней будут принесены в жертву, а терпением так же дойдешь до цели, и не будет пролито крови»[364].