Книга Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли - Владимир Мелентьев

Оставшиеся кадеты должны были показать строевую выправку, строевые приемы, действия с оружием и прохождение маршем. Чувствовалось, что в корпусе этим занимались мало. Юноши, к стыду своих наставников, выполняли команды неуверенно, скованно, с нарушением такта, неединообразно.

Особенно плохо получались ружейные приемы в движении «наперевес» и «под курок». Сказывались и чудачества Ангальдта. При исполнении ружейных приемов в составе групп слышались странные металлические звуки. Оказалось, что для «отчетливости приемов» гайки, антапки и винты у ружей было приказано ослабить и развинтить. Естественно, такие ружья были расхлябаны, теряли пристрелку и уже не соответствовали вполне своему назначению.

Те же «чудачества» выявились и при исполнении приемов учебной стрельбы. По команде «Вынь патрон» кадеты звонко ударяли ладонью правой руки по большой, наполненной соломой патронной сумке, изображая, что при этом они будто бы вынимают из нее патрон. Затем при очередной команде «Скуси патрон», забавно жестикулируя, подносили несуществующий патрон к зубам, обозначая этим скусывание. В таком же чрезвычайно условном варианте, вызывавшем немалую потеху юношей, отрабатывались остальные приемы заряжания и учебной стрельбы.

Здесь же, на плацу, Кутузов дал строгое распоряжение по приведению оружия к нормальному виду и заполнению сумок учебными патронами.

Не лучше обстояло дело и с маршем в составе колонн. Тем не менее, стараясь развивать дух соревнования, директор корпуса тщательно отмечал успехи и неудачи каждой из них для определения общих мест по результатам строевого смотра. Это было тем более необходимо, поскольку традиция «кадетам, занявшим первое место на строевом смотре, — по сладкому пирогу за обедом» — восстанавливалась.

Одной из характерных черт, выгодно отличавшей генерала Кутузова от многих его современников, было желание досконально знать все, что относилось к кругу его служебных обязанностей. Михаил Илларионович хорошо понимал, что условия учения, жизни и быта воспитанников во многом предопределяют их успехи. Вот почему в последующие дни пребывания в корпусе он был занят осмотром его обширного хозяйства. Осмотр был начат с главного здания корпуса Меншиковского дворца.[116]

Дворец являлся не только первым каменным домом Петербурга, но «обширнейшим и великолепнейшим» зданием петровских времен. С обоснованием в нем кадетского корпуса он был расширен пристройкой флигелей. Центральное место в комплексе занимал сам дворец, отличавшийся как большими размерами, так и завершенностью архитектурных форм. Фасад здания украшали фронтон, двухэтажное крыльцо и герб с изображением символов кадетского корпуса: жезла, меча и шлема, обрамленных венком.

В общий ансамбль здания удачно вписывались со стороны Невы небольшая гавань, с северной — сад с фигурными прудами, фонтанами, партерами и аллеями. По воскресеньям и праздничным дням дети могли встречаться здесь с родителями и знакомыми, ибо всем жителям города, «кои порядочно одеты», дозволялось гулять в кадетских садах.[117]

Большой интерес представляло и внутреннее оформление дворца, первый этаж которого был выполнен в стиле древнерусских теремов, второй же — в новом (по тем временам) стиле. Сочетание архитектурных новшеств с национальными традициями было одной из характерных особенностей дворца, определявших своеобразие облика.

Минуя мощные, в два ряда колонны, поддерживающие своды вестибюля, и поднявшись по дубовой лестнице на второй этаж, Михаил Илларионович с большим интересом осмотрел предспальню, Ореховую гостиную, Варварины палаты (комнаты свояченицы Меншикова).

Предспальня служила Меншикову приемной. Убранство ее было великолепным. Взгляд посетителя невольно привлекал шахматный столик восточной работы с шахматами из слоновой кости, за которым хозяин дома вел бурные шахматные баталии. Украшением предспальни были напольные часы из лондонской мастерской Дрюри. Внешнее оформление их — деревянный футляр с золоченым орнаментом, живописными женскими головками и гравюрой — находилось в полной гармонии с «содержанием»: часы не только показывали время с точностью до минуты, но и могли проиграть до десяти разных мелодий.

Ореховая гостиная — кабинет Меншикова — представляла небольшое, светлое помещение, отделанное деревом. Пилястры с декоративными капителями, наборный паркет из ценных пород дерева и плафон еще более подчеркивали ее великолепие. Из окон кабинета открывался вид на Неву и панораму центральной части города. Взору представали Зимний дворец, церковь Исаакия Далматского, памятник Петру Великому, здание Сената.

Не меньшее впечатление оставляли и палаты Варвары Михайловны Арсеньевой, стены и потолки которых были сплошь облицованы расписными глазурованными плитками. Роскошь оформления палат свояченицы Меншикова, по-видимому, объяснялась тем, что горбатая Варвара всю свою жизнь посвятила воспитанию его детей, видевших родителей не очень часто. Любуясь росписью кафеля, где ни один из прекрасно выполненных сюжетных рисунков не повторялся, Михаил Илларионович мог вспомнить широко известную тогда любопытную историю. Кафель, привезенный из Голландии Петром I для строительства дворца, был якобы «реквизирован» правой рукой самодержца — Меншиковым. Император, возмутившись, велел светлейшему кафель немедленно вернуть. Тогда предприимчивый Александр Данилович выписал из Голландии мастеров и организовал изготовление кафеля в Стрельне, чем и положил начало производству его в России.

Великолепием меншиковского кабинета и Варвариных палат впоследствии любовался и Владимир Ильич Ленин. 22 июня 1917 года, во время I Всероссийского съезда Советов, он побывал здесь. Знакомство с экспонатами бывшего к тому времени музея кадетского корпуса произвело на Ленина глубокое впечатление. «Ведь вот как получилось: рядом бывал — в университете, сдавал экзамены, а не знал, что под боком такая прелесть», — сказал он.[118] В то же время Владимир Ильич интересовался, имеет ли доступ к экспонатам музея публика. Ныне здесь открыт филиал Государственного Эрмитажа — музей «Культура России первой четверти XVIII века».

В ассамблейном зале дворца, перестроенном под присмотром монаха Г. Краснопольского при участии скульптора И. П. Мартоса под кадетскую церковь, хлопотали священник и дьякон, предусмотренные уставом корпуса «для свершения духовных треб».

На должность священника, занимаемую отцом Иоанном, по корпусному уставу назначался один из монахов, который должен был быть «человеком начитанным и беспорочным». Кроме церковной службы ему вменялось в обязанность вести Закон божий. Дьякону же надлежало «не токмо помогать священнику, но и учить кадет чистому писанию».