Книга Пока ненависть не разлучила нас - Тьерри Коэн

В глазах марокканцев мы уже французы, и, несмотря на поцелуи и ласковые слова, чувствуется, что марокканцы нас не слишком одобряют. Мы ради материальных благ оставили родную страну, предпочли личные удобства семье и родственникам. Разумеется, никто такого не скажет, у нас такое не положено, но что есть, то есть, и это тоже не скроешь.

Женщины с интересом смотрели на Тарика, на меня, на Джамилю. Они видели в нас хорошие партии для своих детей или детей братьев и сестер. Иногда речь об этом заходила прямо при дочках и сыновьях. Иногда шутливо, а иногда всерьез.

— Всемогущий Аллах! Мунир как вырос! Настоящий мужчина. Он ведь ровесник моей дочке, правда?

И я вижу эту дочку, ростом метр пятьдесят, весом восемьдесят килограммов. Вспыхнув до корней волос, она застенчиво смотрит на меня.

— Дорогая, — обращается к маме женщина попроще, — до чего красивая у меня дочка. Она работает в школе, и все молодые люди вокруг хотят взять ее себе в жены. В своей Франции вы не найдете такой красивой, умной и серьезной девушки.

В Марокко красивая — значит толстая, умная — значит, умеет читать и писать, а серьезная — означает, что она девственница.

И, обращаясь к дочке, мамаша просит:

— Уарда, доченька, сядь рядом с Тариком, пусть все видят, как вы красиво смотритесь.

Мы с Тариком прячем друг от друга глаза, чтобы не расхохотаться. Мы не хотим еще больше смущать бедняжку Уарду, которая, пугаясь и надеясь, садится к нам поближе, но все же на весьма почтительном расстоянии.

— Айва, ты же знаешь теперешние порядки, — дипломатично отвечает мама. — Теперь молодые все сами решают. Прошло время, когда жену и мужа детям выбирали родители.

На самом деле это не совсем правда. Но, заявляя о том, как переменились порядки, родители выражают свое сожаление о прошлых временах, когда они целиком и полностью распоряжались своим потомством.

После недели такой жизни я начинаю задыхаться. Мы с Тариком, как только предоставляется возможность, отправляемся в Касабланку бродить по центру. Там мы оживаем. Город очень красивый с широкими улицами, пальмами, архитектурой от неоклассики до ар-деко, со множеством бойких магазинчиков и кафе с террасами. Искусный компромисс между исконной марокканской культурой и культурой близкой Европы. И до чего же красивы марокканки! Они прогуливаются стайками и бросают лукавые и гордые взгляды на встречных мужчин, давая понять, что им должно оказывать уважение. Кровь во мне вспыхивает мгновенно, но мысль о Софи ее тут же утихомиривает. Хорошо, что мне есть чем гордиться: меня любит красивая белокожая девушка, не чета зажигательным брюнеткам.

Проходит еще неделя, и мы с Тариком готовим рюкзаки, чтобы отправиться в Танжер повидаться с друзьями. Мы решили, что, героически вытерпев все встречи с родственниками, мы заслужили праздник, который устроим себе с ровесниками.

Рафаэль

Самолет мягко приземлился. Пассажиры радостно зааплодировали. Еще несколько секунду — и я ступлю на землю предков. Неудивительно, что по спине пробежал холодок. Сесиль сжала мне руку. Мечта и заранее намеченный план близки к осуществлению. План: провести каникулы в стране, история которой мне известна, но которую я хочу открыть как счастливое переживание, увлекательное приключение, чтобы укрепить свои сионистские убеждения. Мечта: солнце, море, разнообразие природы, экскурсии, кошерные рестораны, знакомые обычаи, музыка, запахи. И рядом со мной Сесиль.

Да, именно так — мечта и план. Как у миллионов евреев на протяжении веков. Ba Chana Aba Be’Yerouchalaim — на будущий год в Иерусалиме. Пожелание, передающееся из поколения в поколение, с годами обрело силу магического заклинания, оно превращает желаемое в действительное. Мне повезло. Израиль открыт для меня. Мне не пришлось за него бороться.

Дверь открылась, и на меня дохнуло жарой. Мы спустились по ступенькам. Солнце Израиля. Свет Израиля. Земля Израиля. И я, осуществляя давно задуманное, опустился на колени и поцеловал горячий асфальт взлетной полосы. В этот миг я был один, но нес в себе груз надежд и печалей моих предков. Рядом со мной встал на колени старик и тоже коснулся губами Земли обетованной. Несколько минут он молился, потом встал на ноги. Эта минута не принадлежала сегодняшнему дню. Я встал и увидел устремленный на меня взгляд Сесиль. Она с нежностью мне улыбалась, а я вдруг невольно вздрогнул. Зачем она здесь, рядом? Почему я не поехал сюда один? Ведь я нарушаю традиции, которые позволили нам достичь Земли обетованной.

— Такого быть не может, Рафаэль! — объявила мама, нервно расхаживая вокруг стола и делая вид, что занята уборкой посуды.

Разногласия в доме всегда решались, так сказать, на ходу. Противостояние лицом к лицу, глаза в глаза ощущалось как излишне агрессивное. Я в ответ промолчал. Мама не собиралась со мной спорить, ей нужно было излить свои чувства.

— Да, не может быть! Я и так считала, что история слишком затянулась, а ты вдруг мне заявляешь, что едешь с ней в Израиль! Смешно! Смешно, понимаешь? Надеюсь, ты не собираешься навещать моих родственников вместе с ней? Все они исполняют обряды, и среди них есть люди глубоко верующие. Они тебя не поймут!

— А что они должны понимать? Я же не говорю, что собираюсь жениться.

Мама замерла на месте.

— Боже сохрани! Только этого не хватало!

Мамин возглас говорил сам за себя. Говорил, как много с течением времени произошло в нашей семье изменений. Папу с мамой, когда они переехали во Францию, мало занимали вопросы религии, им куда больше хотелось стать французами, но под влиянием своих детей и развеявшихся иллюзий они мало-помалу превратились в хранителей веры отцов, противостоя сыновьям, у которых возникла склонность к примиренческому иудаизму.

— Каникулы вместе с Сесиль вовсе не означают, что наши отношения стали более серьезными.

— Вот уже полгода назад, как ты сказал мне, что собираешься покончить с вашими отношениями. И когда собрался в Израиль на каникулы, я подумала: очень хорошо! Там он о ней забудет, познакомится с красивыми еврейками — а только один бог знает, до чего они красивы! — и эта Сесиль станет прошлым. Так нет! Ты едешь с ней вместе! И люди мне скажут много нехорошего. Ты же знаешь, какие это люди! «Мадам Леви, значит, ваш сын с гойкой? Да такие вот нынче настали времена!» И еще много чего скажут.

Я выразил сочувствие маме вздохом, а потом, слегка улыбнувшись, сказал:

— А ты знаешь, мне ведь совершенно безразлично, что они скажут.

Мама иронически усмехнулась.

— Еще бы! Они же будут говорить мне, а не тебе. А тебе и дела нет до других, ты теперь взрослый, сам себе голова. А вот мне, представь себе, не по душе твой выбор! Ты думаешь, что можно жениться на гойке и остаться верным нашей религии? Ты сам настоял, чтобы мы жили согласно правилам наших предков, а теперь влюбился в первую подвернувшуюся гойку!

— Ну-у… Во-первых, не в первую попавшуюся. Во-вторых, я никогда тебе не говорил, что влюбился. И в-третьих, с чего ты заговорила о женитьбе?