Книга Человек в картинках (сборник) - Рэй Брэдбери

Смит поразмышлял минуту-другую.

– А он продержится месяц без подзарядки? – спросил он наконец.

– Хоть шесть месяцев, если нужда возникнет. И он сконструирован так, чтобы полностью соответствовать – есть, спать, потеть, – все естественно, как само естество. Ты ведь позаботишься о моей жене, Брейлинг-два?

– У тебя премилая жена, – кивнул Брейлинг-два. – Я к ней весьма привязался.

Смита начала пробирать дрожь.

– А как долго работает корпорация «Марионетки»?

– Втайне – вот уже два года.

– А вдруг… ну, если есть возможность… – Смит с мольбой ухватил приятеля за рукав. – Ты мне подскажешь, где я мог бы обзавестись роботом… ну, марионеткой для себя? Адресом не поделишься?

– Держи.

Смит взял карточку и повертел в руке.

– Спасибо, – выпалил он. – Ты и не знаешь, что это для меня значит. Хоть немного отдыха. Хоть один вечер за месяц. Моя жена так меня обожает, что и часа без меня прожить не может. Я и сам ее нежно люблю, но… помнишь стихи: «Любовь улетает – достаточно руки разжать, любовь умирает, коль в путах ее удержать»? Вот я и хочу немного ослабить хватку.

– Ты счастливчик, тебя жена хоть любит. Моя проблема – ненависть. С этим справиться потруднее.

– О, Нетти любит меня безумно. Моя задача – приспособить ее любовь к себе.

– Удачи тебе, Смит. Заходи ко мне, пока я буду в Рио. Моей жене покажется странным, если ты вдруг перестанешь заглядывать. И обращайся с Брейлингом-два совсем как со мной.

– Правильно! Прощай. И – спасибо!

Смит с улыбкой на устах зашагал по улице.

Брейлинг и Брейлинг-два повернулись и вошли в дом.

В городском автобусе Смит насвистывал тихонько и вертел в пальцах белую карточку.

«Клиенты обязуются хранить полную секретность, поскольку до легализации Конгрессом продукции корпорации “Марионетки” ее использование уголовно наказуемо».

– Ну-ну, – пробормотал Смит.

«Клиенты обязаны предоставить гипсовый слепок своего тела и точный цветовой индекс глаз, губ, волос, кожи и т. д. Срок моделирования – два месяца».

«Не так уж долго, – подумал Смит. – Через два месяца мои ребра придут в себя после сокрушающих объятий. Через два месяца моя вечно стискиваемая рука перестанет болеть. Через два месяца заживут вечные ссадины на нижней губе. Не то чтобы я хотел быть неблагодарным…» Он перевернул карточку.

«За два года своего существования корпорация “Марионетки” принесла счастье многим благодарным клиентам. Наш девиз – “Никаких веревочек”. Адрес: 43 Саут Уэсли-драйв».

Автобус подъехал к остановке; Смит вышел. Подымаясь по лестнице, он тихо напевал себе под нос.

«У нас с Нетти, – бормотал он про себя, – пятнадцать тысяч долларов на общем банковском счету. Я просто сниму восемь тысяч – скажем, на деловые расходы. Марионетка наверняка окупится, и даже с лихвой. А Нетти незачем знать».

Смит открыл дверь и мигом очутился в спальне. Там была Нетти – огромная, бледная, погруженная в благостный сон.

– Милая Нетти. – При виде ее безмятежного лица в полумраке угрызения совести едва не сглодали его. – Стоило б тебе проснуться, и ты бы сокрушила меня поцелуями и воркованием. Право же, ты заставляешь меня почувствовать себя преступником. Ты всегда была такой хорошей, любящей женой. Иной раз мне даже не верится, что ты вышла за меня, а не за этого Бада Чэпмена, который когда-то так тебе нравился. Похоже, за последний месяц твоя страсть ко мне стала еще более безумной.

Слезы навернулись на глаза. Внезапно Смиту захотелось поцеловать жену, признаться в любви, разорвать карточку, забыть обо всем. Но стоило ему потянуться к ней, как в руку вернулась боль, а ребра затрещали и заныли. Он остановился, отвернулся; в глазах его застыла мука. Он вышел в холл и в темноте пересек комнаты. В библиотеке он открыл ящик стола и извлек чековую книжку.

– Взять восемь тысяч, и все, – произнес Смит. – И дело с концом… – Он замер. – Минуточку!

Он судорожно перелистывал страницы.

– Это еще что такое? – воскликнул он. – Десяти тысяч не хватает! – Он так и подскочил. – Осталось только пять тысяч! Что она сотворила? Что Нетти с ними сотворила? Опять тряпки, шляпки, духи! Или нет – я знаю! Она купила тот домик над Гудзоном, о котором в минувшем месяце прожужжала мне все уши, и хоть бы словом обмолвилась!

Смит ринулся в спальню, пылая праведным гневом. Да что она себе думала, когда швырялась так их деньгами? Он склонился над кроватью.

– Нетти! – рявкнул он. – Нетти, проснись!

Она не шелохнулась.

– Что ты сотворила с моими деньгами? – взвыл он.

Она беспокойно пошевелилась. Свет из окна румянил ее прекрасные щеки.

Что-то было в ней такое… Его сердце яростно заколотилось. В горле пересохло. Он затрепетал. Ноги его подкосились. Он рухнул на колени.

– Нетти, Нетти! – возопил он. – Что ты сделала с моими деньгами?!

А потом пришла жуткая мысль. Потом ужас и одиночество поглотили его. Потом – боль и разочарование. Ибо, сам того не желая, он нагибался все ниже и ниже, пока его горячее ухо не прижалось крепко и плотно к ее округлой розовой груди.

– Нетти!

Тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик.

Пока Смит уходил по ночной улице, Брейлинг и Брейлинг-два закрыли за собой входную дверь.

– Я рад, что он тоже будет счастлив, – заметил Брейлинг.

– Да, – рассеянно отозвался Брейлинг-два.

– Тебя ящик дожидается, Б-два. – Брейлинг вел второго за локоть вниз по лестнице в погреб.

– Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, – сказал Брейлинг-два, когда они ступили на цементный пол. – Этот погреб. Он мне не нравится. Мне не нравится в ящике.

– Я постараюсь придумать что-нибудь поудобнее.

– Марионетки должны двигаться, а не лежать. Как бы тебе понравилось почти все время проводить в ящике?

– Ну…

– Никак бы не понравилось. Я функционирую. Меня невозможно отключить. Я тоже живой, и у меня есть чувства.

– Осталось всего несколько дней. Я уеду в Рио, и тебе не придется жить в ящике. Ты сможешь жить наверху.

Брейлинг-два раздраженно махнул рукой:

– А когда ты хорошенько отдохнешь и вернешься, я снова отправлюсь в ящик.

– Продавцы марионеток не предупредили меня, что мне попался образец с норовом, – заметил Брейлинг.

– Они о нас многого не знают, – сообщил Брейлинг-два. – Ведь мы – новинка. И мы чувствительны. Мне даже думать противно, что ты уедешь, и будешь смеяться, и полеживать на солнышке в Рио, а мы тут торчи в этой холодине.