Книга Патриарх Филарет. Тень за троном - Андрей Богданов

Хворостинин вернулся в Москву, но не захотел служить при дворе. Он принял постриг в Троице-Сергиеве монастыре и скончался там 28 февраля 1625 г., в возрасте около 35 лет, под именем Иосифа, преданного своими братьями. Воспитательная миссия патриарха Филарета не удалась. Предоставляю вам самим судить, кто и насколько был неправ в этой истории…

Если одного человека ещё можно было как-то образумить, хотя и не всегда, то утверждение церковной нравственности среди народа русского всегда было вполне безнадёжным делом. Ну не влезал народ в рамки, ему уготованные, — и всё! Издаст патриарх указ против сборов молодежи "на безделицу" за Старым Ваганьковым кладбищем или против игрищ и колядований — и что? Видал наш народ и не такие указы! Не случайно обличения против народных развлечений переходили из окружной грамоты одного русского патриарха в проповедь другого с различием деталей, но сохранением без изменений сути.

В делах Церкви "великий государь" был более рационален. При канонизации святых Макария Унженского (1619 г.) и Авраамия Галицкого (1620 г.) доказательством святости служили для Филарета исцеления от мощей — тщательно свидетельствованные специальными комиссиями. Патриарха смутило, что "святыня, что называют Христовою срачицею, прислана от иноверного царя" — персидского шаха, да ещё в ковчеге с латинской надписью. Но исцеления, незамедлительно начавшиеся от Ризы Господней, помогли Филарету уверовать. На радостях он даже предложил шаху принять православие и дружески предостерег его от обращения в католичество.

К собственно церковнослужебным обязанностям патриарх относился столь же строго формально, как к действиям других. На третий год святительства он приказал составить "Сказание действенных чинов" Кремлевского Успенского собора. Оно представляет собой расписание важнейших церковных праздников и служб с участием патриарха и часто царя, с указанием необходимых действий[140]. Сам Филарет Никитич, хоть и с неохотой, принял церковный сан, исполнял свои богослужебные обязанности неукоснительно точно.

О том, насколько ревностно семья Романовых относилась к таким общественным обязанностям, свидетельствует письмо обеспокоенного здоровьем отца царя Михаила в 1630 г. Филарет тогда провёл месяц на богомолье во Владимире (на празднестве Александру Невскому) и хотел вернуться в Москву ко дню Святой Троицы.

"В Троицын день, — писал Михаил Фёдорович, — тебе, государю, быть в Москве не вместится, потому что день торжественный великий, а тебе, государю, служить невозможно, в дороге порастрясло в возке. А не служить — от людей будет осудно!" — Потому царь советует отцу явиться в столицу на другой день: "И в том твоя великого государя воля, как ты, государь, изволишь, так и добро".

Филарету, чей возраст приближался к восьмому десятку, было хорошо в семье. Вторую жену сына[141] Евдокию Лукьяновну (урожденную Стрешнёву; она вышла за Михаила 5 февраля 1626 г.) он полюбил. Даже написал ей из поездок 33 ласковых письмеца — больше, чем жене! При двери гроба радовался, крестя внуков (Алексея с Иваном) и внучек (Ирину, Пелагею, Анну, Марфу и Софью), уверовав в прочность выстраданной династии.

О спасении души Филарет Никитич заботился постоянно. При его содействии были возобновлены и вновь построены монастыри: Макариев Желтоводский, Игрицкий, Лебедянский Троицкий, Нижегородский Печерский, Воронежский женский, Феодоровский Московский, Спасский Севский, Долбиновый Астраханский, Акатов Алексеевский и др.; пустыни: Югская, Богородицкая Площанская, Троицкая Опшина и др.; а также Анзерский скит на Белом море и др. скиты. Патриарх принимал личное участие в строительстве многих приходских храмов Москвы и окрестностей.

Вообще весьма щедрый на пожалования церквам и монастырям, Филарет был особо милостив к Новоспасскому. Там были гробницы предков, подле которых как патриарху ему не суждено было лежать (местом упокоения архипастырей был Успенский собор). Но читатель уже, наверное, догадывается, что тихая кончина была не для такого человека, как Филарет Никитич.

Не зря патриарх одного за другим снимал с должности и ссылал думных дьяков Посольского приказа, не сумевших создать подходящие условия для начала уже десять лет как решенной войны с Польшей, санкцию на которую дал ещё Земский собор 1621–1622 гг.! Не зря изобретал он тайнопись для своих заграничных посланцев. Не напрасно потратил уйму средств из скудной ещё российской казны на наём и вооружение первых в России полков "иноземного строя".

Ради мечты о реванше — за себя ли больше, или за захваченные неприятелем земли русские — сам шел на меры чрезвычайные. Так, со шведским королем принято было переписываться и заключать договоры новгородским воеводам. Московские власти были для прямых контактов со шведами слишком заносчивы. А Филарет взял да и написал королю Густаву-Адольфу о дружбе и союзе — лично. Скандал! Но храбрый король уже второй год воевал против европейской католической коалиции, в которую входила Речь Посполитая. Россия изрядно поддержала шведов своим дешёвым хлебом, финансируя их армию через Амстердамскую биржу (где продавала хлеб). Пора было, по мнению патриарха, и нам самим поднять меч на отмщение врагу!

Чтобы остановить и воспятить победоносное шествие по Европе ненавистных католиков, патриарх Московский и всея Руси готов был поддержать мысль об общих интересах православия и протестантизма. Мало того, он энергично добивался вступления в коалицию мусульманской Турции…

Весной 1632 г. умер главный враг Филарета, польский король Сигизмунд III Ваза. В Речи Посполитой, по обыкновению, вспыхнула усобица. Русские полки, нарушив Деулинское перемирие, неожиданно перешли границу, отбили множество городов и осадили Смоленск. Командовал главной армией боярин Михаил Борисович Шеин — тот самый, что героически оборонял Смоленск в Смуту и много лет страдал с Филаретом в плену.

Я отнюдь не подвергаю сомнению справедливость намерения вернуть России захваченные у неё земли. Но в уместности этой войны сомневались ещё русские современники. Даже безусловно патриотичный составитель патриаршего летописного свода 1686 г., опиравшийся на Хронограф Астраханского архиепископа Пахомия, рассказал о начале этой войны критически:

"В лето 1632 года, хотя свою обиду отмстить литовскому королю Владиславу и всем польским людям и не дождавшись прежде упомянутых урочных мировых лет[142], (патриарх) повелевает царю строить рать, дабы обратить вспять от польских людей русские… шестнадцать городов — Смоленск с товарищи, — которыми поступился на перемирии польскому королю государь царь и великий князь Михаил Фёдорович всея России, дабы король отпустил из Литвы к Москве сего Филарета патриарха, и всех русских людей, и тело царя Василия Ивановича (Шуйского)… Патриарх о том не рассудил, что гневу Божию никто не может противостоять: ибо тех городов не вернули, но сами от поляков побиты были, иные же гладом и цынгой вымерли, и кости их там многих остались".