Книга Роковой выбор - Виктория Холт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подошла к ожидавшей меня пышно убранной лошади и уселась в пурпурное бархатное седло.
Когда я ехала со своей свитой к Гривичскому дворцу, меня приветствовали толпы народа.
Во дворце меня встретила моя сестра Анна, и я не могла скрыть своей радости при виде ее. Забыв о всех церемониях, мы кинулись в объятия друг другу.
– Я так тосковала по тебе, сестрица, – сказала я.
– Я так счастлива, что ты вернулась домой, – отвечала Анна.
Она поспешила представить мне своего мужа. Сразу было видно, что она счастлива в супружестве и они с Георгом очень подходят друг к другу. Все, что я о нем слышала, подтвердилось. Он был недурной наружности, добродушный и беспечный. Мой отец говорил, что он неразговорчив и часто обходится одной-единственной фразой, произнося ее по самым разным поводам, что порой могло вызывать раздражение. Его любимая фраза была: Est-il possible?. Отец так и прозвал его Est-il possible.
Было ясно, что при дворе Георг Датский не имел успеха. Но я была готова полюбить его, потому что он завоевал расположение Анны и было отрадно видеть, как они счастливы.
Я долго говорила с Анной. Я забыла, насколько она была полна. Я и сама несколько располнела. В этом мы походили на нашу мать. Но рядом с Анной я выглядела почти худенькой. К тому же она была беременна.
Мы вместе должны были отправиться в Уайтхолл, и нас ожидала королевская баржа.
Ступив на нее, я испытала укоры совести. Теперь это была моя баржа… королевская баржа, а еще совсем недавно она принадлежала отцу. Я взяла себя в руки. Я не должна предаваться этим глупым мыслям. В том, что случилось, больше всех виноват он сам.
Он, вероятно, и не хотел царствовать. Если бы он хотел, он не отдал бы так легко корону. Он удалится теперь в какое-нибудь спокойное место, где сможет в мире исповедовать свою веру.
Я должна ликовать. Уильям одержал победу, и я вернулась домой.
Пока мы плыли к Уайтхоллу, толпы на берегу приветствовали нас.
Я поднялась по лестнице во дворец. Как там все было знакомо! Воспоминания нахлынули на меня. Я радостно улыбалась. За мной пристально наблюдали, поэтому я не должна была выказывать никаких чувств, кроме удовольствия. Я шла по знакомым залам с восклицаниями восторга. Анна шла рядом со мной, улыбаясь.
– Теперь ты дома, сестрица, – сказал она.
– И очень счастлива, – отозвалась я.
Тут только я заметила Сару Черчилль. Она никогда не скрывала своих чувств, и взгляд ее был холодный, критический.
«Как она смеет! – подумала я. – Она думает, что я бесчувственная». Она знала, как любил меня отец, и вот теперь я наслаждалась, завладев его собственностью, ставшей моей, потому что мой муж, при моем участии, лишил моего отца трона. Это она подговорила Анну покинуть отца! Ее муж поднял против него мятеж в армии. И Сара Черчилль стояла здесь с презрением в глазах!
Я ненавидела Сару Черчилль. Она могла влиять на мою сестру, но ей придется помнить, что я – королева.
Я расположилась в королевских апартаментах. Я вспомнила, как я приходила туда к Марии-Беатрисе. Я вспомнила ее доброту к бедной испуганной девочке, которую выдавали замуж и отсылали из дома. Бедная Мария-Беатриса, как-то сложилась у нее жизнь теперь? Я думала о ней и ее младенце, которого злые языки прозвали «Младенцем из грелки», и ее никчемном муже. Она любила меня и доверяла своему «дорогому лимончику», который теперь красовался в оранжевых юбках в еще недавно принадлежавших ей комнатах.
Когда я обосновалась в Уайтхолле, Уильям приехал навестить меня. Это была наша первая встреча после прощания в Голландии. Он выглядел усталым и, казалось, сутулился больше, чем когда-либо. Впрочем, у меня всегда было такое впечатление, когда мы встречались после разлуки. В своем воображении я создавала иной образ – высокого стройного, более любезного человека.
После нашего последнего расставания я ожидала от него большей нежности, но он вел себя так, словно за все это время ничего не случилось. Я была обижена и разочарована.
В какой-то момент мне пришло в голову, что он пожелал, чтобы я прибыла в Уайтхолл первой, потому что не знал, как встретят его одного.
Вздор, сказала я себе. Вполне естественно, что он ведет себя так, как и всегда. И все же в глубине души я была расстроена оттого, что наша нынешняя встреча так не походила на предыдущую, в Грейвзенде.
Я сказала ему, как я рада его видеть, и ожидала тех же слов от него. Но он ничего не ответил, только холодно поцеловал меня.
– Уильям, вы здоровы? – спросила я. – Как ваш кашель?
Это было бестактно с моей стороны. Он не выносил упоминания о своих слабостях.
– Я вполне здоров, – сказал он.
– Вы не спросили меня, как я себя чувствую, – заметила я с некоторым кокетством.
– Я вижу, что вы чувствуете себя хорошо, – отвечал он.
– Мы пережили такое тревожное время.
– Этого и следовало ожидать.
– Но теперь, когда вы достигли успеха, все хорошо.
– Об этом еще рано говорить.
– Народ расположен к нам, Уильям. Они знают, что вы будете успешно ими править.
– Не так уж они к этому стремятся. Они хотят, чтобы вы были королевой, а я… – Он с отвращением пожал плечами.
– Я знаю, но ведь я ясно высказала свое желание.
Он кивнул.
– Чем скорее будет проведен билль о правах и нас провозгласят королем и королевой, тем лучше. Я хочу уехать из Лондона. Он подавляет меня. Кажется, в Хэмптоне есть прекрасный дворец.
– Хэмптон-Корт, да. Я хорошо его помню.
– Как только это дело уладится, я перееду в Хэмптон, и, если он таков, как о нем говорят и вдали от Лондона, он станет нашей резиденцией.
* * *
Церемония состоялась на следующий день. Это была среда на первой неделе великого поста – не особенно подходящий день, но Уильям настаивал, что все должно быть исполнено безотлагательно, и поэтому в Банкетном зале дворца в Уайтхолле нас торжественно нарекли монархами. Вильгельм и Мария! Король и королева.
На улицах было ликование. Люди выставляли на окнах зажженные свечи, а у дверей домов горели костры. Некоторые из них горели очень ярко, и мне сказали, что это доброе предзнаменование, потому что чем ярче огонь, тем сильнее преданность владельцев дома королевской власти.
У меня было такое чувство в ту ночь, что мы были желанными монархами. Уильям был суров и вовсе непохож на короля Карла, но у него была репутация мудрого государственного деятеля. А самое главное – он был протестант!
Началось новое царствование; в стране царил мир, и сохранить его будет нашей целью.
* * *