Книга Ким Ир Сен - Андрей Балканский

Стоит отметить, что сам вождь не был аскетом и имел немало усадеб по всей стране. В начале 1970-х годов для Кима построили огромную резиденцию в парковой зоне на окраине Пхеньяна — Кымсусанский дворец. Туда он переехал жить, там же проводил правительственные заседания и принимал иностранные делегации. Позже он стал принимать гостей в основном в загородном доме на берегу Японского (или Восточно-Корейского, как говорят в КНДР) моря.

Одной из характерных черт северокорейского социума стало постоянное вовлечение граждан в общественную жизнь и создание собственных внутренних механизмов контроля. Этим КНДР отличалась от СССР и других социалистических стран. Если в повседневной жизни советский человек был задействован в разных общественных организациях, от партии и профсоюзов до кружка любителей книги, то дома и в личной жизни он был предоставлен сам себе. Публичные проявления диссидентства государство пресекало, но на рассказанные на кухне анекдоты смотрело сквозь пальцы. В Северной Корее же еще с конца 1950-х годов стала создаваться система соседеких групп («инминбанов»), объединяющих обычно несколько домов в сельской местности или несколько подъездов в городе, функционирующая и по сей день. Это древний институт, подобные объединения существовали и в феодальной Корее. Главный принцип «инминбана» — коллективная ответственность. Если кто-то из его членов совершает проступок, наказание несут все. Глава соседской группы («инминбанчжан») имеет право круглосуточного доступа в любое жилое помещение для проверки, содержатся ли в порядке портреты вождя, нет ли запрещенных предметов, вроде перебрасываемых южнокорейцами через границу радиоприемников и литературы. И даже для выезда в другой город нужно получить его разрешение. Помимо этого, члены «инминбана» вместе убирают и содержат придомовую территорию, а также регулярно проводят так называемые «собрания самокритики». На них каждый участник выступает, рассказывая о допущенных им ошибках, что затем подвергается всеобщему обсуждению. Такие же собрания проходят по месту работы или учебы. В 1970—1980-е годы житель КНДР должен был проводить в среднем по два часа в день на разного рода собраниях.

Особая система была создана для партийцев. Ким Ир Сен установил, что пятница каждой недели должна посвящаться физическому труду, который «не только полезен для здоровья человека, но и усиливает его революционную закалку». В субботу половина дня посвящена изучению политики партии в звеньях политзанятий. И один месяц в году — месячным политическим курсам, на основании которых члены ТПК «глубоко изучают линию и политику партии и самокритично анализируют недостатки в своих делах и жизни».

Еще один пример заимствованного из истории механизма контроля — жесткая социальная сегрегация. Впервые в конце 1950-х годов все население КНДР было разделено на три группы: враждебные силы, нейтральные силы и дружественные силы. К началу 1970-х годов дробление разрослось до 51 подгруппы. По данным А. Ланькова, те, кого отнесли к враждебным силам, но сами преступлений не совершили (например, бывшие кулаки, бывшие члены партии «Чхондогё» или активные буддистские и протестантские верующие), лишились права жить в городах и были выселены в отдаленные горные районы.

В условиях, когда общество во многом само контролирует себя, роль прямого государственного насилия является второстепенной. Но оно также всегда активно практиковалось. В арсенале наказаний самое тяжелое — смертная казнь, иногда осуществлявшаяся публично. В первую очередь она применялась к политическим преступникам, которые вообще выделялись в особую категорию по сравнению с уголовниками (как и в сталинском СССР). А. Ланьков утверждает, что, например, в ходе кампании 1957–1960 годов по борьбе со «злостными контрреволюционерами» было казнено 2500 человек8.

Впрочем, расстрел всегда рассматривался скорее как демонстративная мера. Основной упор в соответствии с принципами чучхе делался на перевоспитание в трудовых лагерях. В силу общей закрытости страны «северокорейский ГУЛАГ» окружала плотная завеса секретности с самого момента его создания в конце 1940-х годов. Основным источником информации о лагерях служат воспоминания бывших узников, которым впоследствии удалось бежать из страны.

Один из самых известных — Кан Чхоль Хван, написавший воспоминания о своем пребывании в «зоне революционизации» лагеря для политзаключенных Йодок с 1977 по 1987 год. Кан попал туда ребенком вместе со своей семьей, поскольку его дед был обвинен в государственной измене. В лагере была даже специальная школа, которую он окончил. Кан пишет о постоянном чувстве голода: пайка из кукурузы (500 граммов в день) не хватало, чтобы насытиться, и заключенные ловили и ели крыс и змей. Он описывает пытки, которым подвергали провинившихся, и публичные казни попытавшихся бежать (15 случаев за 10 лет). Естественно, особо важное место занимала идеологическая работа: в школе дети должны были зубрить биографию и выступления Ким Ир Сена. Так же как и на воле, в лагере проводились собрания критики и самокритики. Когда считалось, что человек перевоспитался, его отпускали на свободу.

Еще один способ наказания — понижение социального статуса. С этим нередко сталкивались функционеры ТПК, когда их за ту или иную провинность отправляли на перевоспитание на тяжелые работы на фабрику или в колхоз. Впоследствии они вполне могли вернуться на прежнюю должность.

В северокорейской литературе нередко встречаются рассказы о том, как человека, совершившего ту или иную ошибку, либо неблагонадежного социального происхождения, начинают несправедливо третировать особо рьяные партийцы. В одной из таких историй провинившегося партийного работника собираются «революционизировать» (не сообщается, что это такое, но, по всей видимости, имеются в виду те самые «зоны революционизации», о которых рассказал Кан Чхоль Хван) и увозят из дома. Родственники, проливая слезы, сообщают об этом Ким Ир Сену. Тот отдает приказ отменить наказание, и воссоединившееся семейство снова плачет — теперь уже от радости и благодарности к великому вождю.

Сам Ким не был кровожадным человеком. Как и свою роль вождя, он воспринимал такую Жесткую репрессивную систему как некую необходимую функцию. Он мог расплакаться, получив помощь от Сталина во время войны или обняв старого соратника по партизанской борьбе, но был беспощаден к тем, кого считал преступниками против государства и собственного режима, а эти понятия он не разделял никогда.

…Приближалось 15 апреля 1972 года, день 60-летия Кима. Он был в хорошей форме и чувствовал себя моложе своих лет. И тем не менее в преддверии юбилея его все чаще посещали мысли о выборе преемника. «Я ведь не бессмертен. Скоро уже шестьдесят, и кто знает, что будет дальше, — размышлял он, глядя на клонящееся к горизонту солнце. — А что произойдет, когда меня не станет? Не появятся ли новые ревизионисты, не выползут ли из нор затаившиеся там Хрущевы — предатели Родины и социализма? Нет, я должен предотвратить это».

Ким взял трубку: «Соедини меня с Чен Иром». Вскоре на другом конце провода раздался его взволнованный голос:

— Да, отец. Что-то случилось?

— Ничего, сынок. Погода хорошая, не хочешь ли прогуляться? Заодно осмотрим и новый памятник.