Книга Алая карта - Буало-Нарсежак

В 1924 году Жюли пригласили на гастроли в Италию. Она догадалась, что это устроил ее зять, желавший воссоединить дуэт двух сестер (коммерчески это было куда выгодней). Что думала о затее мужа Глория? Почему Оливье совал свой нос в дела, которые его совершенно не касались? Жюли приплыла в Марсель, а оттуда отправилась в Канны, чтобы отдохнуть пару дней. Судьба любит подобные игры. При встрече Оливье поклялся, что идея дуэта принадлежит Глории. Жюли подумала: почему бы не попробовать? После нескольких репетиций всем стало ясно, что ничего не склеится. Да, они извлекали из скрипки и рояля правильные ноты, но делали это так старательно, что выходило уныло и серо. В довершение всех бед Оливье без конца вмешивался и давал советы, хотя сам едва мог насвистеть мелодию из «Корневильских колоколов».[46]

Жюли смотрела на свои целые и невредимые руки, не подозревая, что жить им осталось несколько дней. Злой рок не дремал. Знаменитый польский пианист Игорь Сланский заболел за неделю до концерта в Риме, которого с нетерпением ждали все меломаны. Возникла паника. Оливье «разрулил» проблему с присущей ему эффективностью, даже не подумав посоветоваться с Жюли. Надо — значит, надо, тем более что организаторы заранее согласились на программу, предложенную Жюли. Между ней и Оливье произошла бурная сцена, и она проиграла. За четыре дня до концерта Жюли покинула отель «Карлтон» и увидела у входа белую «Испано-сюизу».

— Карета подана, дорогая Жюли! — пошутил Оливье. — Вы не можете прибыть в Рим, как какая-нибудь заштатная исполнительница. Нравится авто?

Ну как тут было отказаться? Портье погрузил чемоданы в багажник.

— Глория поведет, — продолжил Оливье. — Я собираюсь купить ей «Паккард»-кабриолет, вы ведь знаете, она обожает машины и будет рада сесть за руль.

Как восхитительно незаметно подстраивает свои ловушки Рок! Словно пасьянс раскладывает… Они тронулись в путь солнечным утром; Глория и Жюли — на переднем сиденье, Оливье — сзади со своими папками, отчетами и документами. Он никогда не переставал работать; бессменный секретарь Жорж, преданный и неутомимый, был всегда рядом, но в тот день отправился в Рим раньше патрона, чтобы сыграть роль «квартирьера».

— Сбрось скорость, — то и дело приказывал Глории муж, — не стоит рисковать.

Путешествие вышло веселым, хотя Жюли уже решила отказаться от дорогого подарка зятя. Легковой автомобиль был для нее вещью сугубо бесполезной, она бы предпочла хороший фургон, обитый изнутри войлоком, чтобы можно было безопасно перевозить «Плейель». Как объяснить Оливье, что концертный рояль — не предмет мебели? Она попробует сделать это после римского концерта — с помощью Глории.

«Испано-сюиза» неуклонно двигалась навстречу катастрофе. Остались позади Генуя и Пиза. С какой стати они решили сделать крюк через Флоренцию? Хитроумная злодейка-судьба наверняка приготовила им не одну ловушку, но в конце концов остановилась на варианте с грозой, короткой и бурной летней грозой с проливным дождем, из-за которого дорога стала скользкой. Оливье сказал, что ему нужно встретиться во Флоренции с деловым партнером из Милана, что «это очень важно и займет не больше двух часов».

Перед мысленным взором Жюли возникает асфальтовая лента дороги, и ее руки инстинктивно тянутся к животу, чтобы спрятать их, защитить. Удар по тормозам, стремительно летящий навстречу столб. Потом ее вышибленная из тела душа оказалась по другую сторону жизни, и она услышала знакомый голос, который никак не могла узнать: «Доигралась, черт бы тебя побрал! Посмотри на ее руки», гуденье клаксонов, крики. Кто-то произнес: «Придется ампутировать…», и возникла боль. Много месяцев без перерыва искалеченные запястья сводило судорогой, они немели и затекали, но самая ужасная боль жила у нее в мозгу. А потом наступил черный день, когда хирург сказал ей правду: «Вы больше не сможете играть. Никогда…»

Жюли поднимается. Надевает перчатки — от них воняет, как от старой трубки. Расправляет юбку. Время близится к одиннадцати. Она пожимает плечами, гоня воспоминания прочь. К чему ворошить прошлое? Тем более что Оливье… Не стоит будить «спящую собаку». Правосудие свершилось, и прошлое уподобилось цветущей кладбищенской аллее.

Жюли бредет домой. Завтра… Да, теперь у нее есть «завтра», и она заснет без снотворного.

Глава 8

Доктор Муан возвращается за стол, по привычке сдвигает очки на лоб и улыбается.

— Итак, — говорит он, — у нас есть все основания быть довольными. Опухоль не увеличилась, выглядите вы явно лучше. Что случилось? Отдохнули? Успокоились? Хорошо спите? Выполняете все мои предписания? В случаях, подобных вашему, ремиссии не редкость, но улучшения, которые я наблюдаю у вас, просто поразительны.

Он еще раз просматривает снимки и анализы и поднимает глаза на Жюли.

— Еще один вопрос, мадам. Во время нашей последней встречи вы вскользь упомянули о том, что бывали пациенткой психиатрической клиники. Сколько именно раз вы там лежали?

— Четыре, — отвечает Жюли. — У меня была тяжелая депрессия и три рецидива.

— Давно?

— Впервые в двадцать пятом году.

— Причиной стала авария?

— Да.

— Когда случился первый рецидив?

— В тридцать втором. Я жила в Нью-Йорке, с сестрой. Потом — в сорок пятом, сразу после войны.

— Вы тогда были за границей?

— Нет, в Париже. Сестра тоже вернулась во Францию, как только узнала о смерти третьего мужа. Видите, как все запутано. Он был еврей и погиб в Дахау. Я провела в клинике много месяцев. Потом Глория вышла замуж — за очень богатого колониста, и я жила в их доме в Алжире, пока не начались известные вам события. Мой зять состоял в ОАС[47] и был убит при весьма загадочных обстоятельствах.

— Если я правильно понимаю, это вас так потрясло, что…

— Да, — кивает Жюли.

Доктор берет блокнот.

— Подождите, я запишу, это очень важно. Итак: все началось в двадцать пятом году. А как сложилась судьба первого мужа вашей сестры?

— Они развелись, тогда же, в двадцать пятом.

— Понятно. Второй кризис случился в тридцать втором году. Ваша сестра снова вышла замуж?

— Да, ее супруг занимался рекламой. Он погиб в тридцать втором.

— Весьма любопытно. Так, теперь сорок пятый, год смерти вашего зятя. Готов спорить, что четвертого мужа вашей сестры не стало в пятьдесят седьмом или пятьдесят восьмом.