Книга Месть базилевса - Николай Бахрошин

– Я просто весь в ожидании, – буркнул полич.

Ингвар, не обращая на них внимания, подбросил секиру и перехватил другой рукой. Со свистом махнул косым рубящим ударом и недовольно покачал головой.

Работорговец дрогнул от ужаса.

– Господин!!! – подраненным зайцем заверещал он. Бухнулся на колени и удивительно быстро пополз к широкоплечему воину, ухитряясь одновременно кланяться. – Господин, не надо, не надо!!!

Ингвар удивленно глянул на него. Потом – на Гуннара:

– Чего это он?

– Восхищается. Говорит, что никогда не видел такого большого и сильного человека и такого огромного топора.

– Тогда – конечно… Пусть смотрит, – силач качнул секирой Глитнир, поближе показывая ее торговцу.

– Что он говорит, почтенный господин? – Плешивый, не вставая, отпрянул от страшного топора с резвостью таракана.

– Сердится, – озабоченно пояснил Гуннар. – Он не любит, когда сомневаются в его искусстве. Обещает отрубить тебе уши так быстро, что ты не сразу вспомнишь, где они были.

– Не надо… – простонал снизу Фока.

– Почему не надо? – искренне удивился Гуннар. – Не бойся, Ингвар – очень умелый боец. А уши – это его любимая часть тела. Пойми, купец, он так гордится ловкостью в их отсечении…

– Не надо, господин, не надо! Прошу тебя!!! Я тебя умоляю!!! – взвыл Фока. Рыбкой нырнул вперед и кинулся целовать запыленные сапоги силача.

– Надо же, как сильно он восхищается! – недоумевал Ингвар.

– Да, у греков в обычае бурно выражать свои чувства, – веселился Косильщик. – Сьевнар, я думаю, теперь он будет рад тебе все рассказать…

– Не сомневаюсь, – подтвердил скальд. Подошел к извивающемуся работорговцу, с силой наступил ему на руку. Тот взвизгнул, сжимаясь.

– Послушай меня, грек, сейчас ты скажешь мне… – начал он.

Гуннар, оставив смех, переводил.

Теперь Фока Скилиц действительно был рад говорить. Только все время хватался за уши, словно не веря, что они до сих пор на месте.

Рассказ оказался коротким. Он на самом деле купил у россов невольницу по имени Алекса, откуда-то из земель северных славян. Очень красивая, с волосами цвета темного золота и с глазами как лепестки фиалок, причмокнул Фока, не удержавшись. Только грустная она была, вялая, как после отвара из горных маков… Взбодрить бы ее. Нет, нет, не подумайте плохого, уважаемые воины! Таких красавиц не держат в обычных клетках и не кормят отбросами, подробно объяснял он, догадываясь, что северные воины не равнодушны к ее судьбе. Подобную радость мужскому глазу и телу одевают в чистое, купают в ваннах с благовониями и кормят хорошими кушаньями со стола хозяина, чтобы не отощала фигурой и румянец щек не поблек… Если честно, уважаемые, отец не смог бы так нежно заботиться о любимой дочери, как он, Фока Скилиц, известный добротой и мягкостью сердца, заботился об этой невольнице. Пусть Господь будет ему свидетелем, пусть не видать спасения его душе, если в его словах есть хоть слово лжи…

– Где она? – не выдержал Любеня.

– Конечно, конечно, почтенный… – быстрее забормотал Скилиц. – Я же понимаю нетерпение мужества, которое ищет женщину. Сам когда-то во времена молодости отличался прытью и неуемностью… А дозволено ли будет узнать, кем приходится красавица Алекса столь доблестному воину…

– Где она, грек?!

– Нет, я не понимаю, что за странный народ – ромеи! – вставил Ингвар. – Если спросишь у них одно, они обязательно заговорят о другом, причем с такими подробностями, что уши опухнут, слушая. Как только им удается договариваться друг с другом – ума не приложу…

Зря он упомянул об ушах. Обостренным вниманием трусости или просто по жесту Ингвара Плешивый ухитрился понять, что великан снова вспомнил о своем любимом занятии. Значит, не оставил мысли опробовать огромный топор на его голове!

Господи Всемогущий, спаси купца, который потерял все нажитое, а теперь вынужден прощаться с ушами!

От нового приступа страха Скилиц протяжно заохал.

– Говори, грек! – Любеня угрожающе взялся за рукоять Самосека. – Пусть не будет мне милости богов, если я услышу еще что-то, кроме ответа – твоя голова соединится с телом только в могиле!

Это Плешивый понял даже без перевода.

– Не надо, господин, не берись за меч! Ее нет здесь! Той девушки, которую ищешь, ее здесь давно уже нет… Ее почти сразу купил торговец медью Актипий Мажин из Константинополя. Увез с собой. Это все, что я знаю, клянусь…

– Так где она?!

– В Константинополе, господин! Думаю, в Константинополе… Я слышал, торговец Мажин собирался именно туда! Это все, клянусь…

– Как мне найти этого Мажина?

– В столице у него дом на улице Медников, господин. Хороший дом, богатый дом, славный, не чета моему. Молодому Мажину, наследнику семейного дела Мажинов-Медников, всегда улыбается удача в делах, тогда как я, уважаемый воин сам видит… – от избытка жалости к себе Фока потряс штопаной полой. Хотел даже утереть ей несуществующие слезы, но вовремя сообразил, что прикосновение к голове может напомнить широкоплечему любителю ушей о главном в его варварской жизни.

Торговец ограничился тем, что жалостливо хлюпнул носом.

Выслушав перевод Гуннара, Любеня задумался. Озадаченно потер подбородок:

– Если ты мне соврал, грек…

– Нет, клянусь!

– Если ты мне соврал – я вернусь! – Полич сделал свирепое лицо. – И сделаю с тобой такое, что отрубание ушей после этого покажется райской сладостью!

Гуннар, переводя, даже улыбнулся: «Хорошо сказано, клянусь милостью богов-асов! Узнаю Сьевнара скальда…»

Со двора вдруг послышались резкие голоса, топот грубых, подбитых железом сандалий и лязг оружия.

– Я гляну, что там! – сорвалась с места Зара…

2

Пентарх Агафий Макасин не любил командовать большим количеством солдат. Точнее, не умел как-то, не получалось. В строю или, скажем, в колонне, когда неподалеку декарх, кентарх и более старшие офицеры, он умел повторить их команды таким громовым голосом, что выглядел образцовым служакой. И со своей пятеркой управлялся так же привычно, как с пальцами на руке.

– Но если, допустим, на руке было бы не пять, а десять или даже двадцать пальцев? – рассуждал пентарх. Спаси, конечно, Христос от такого уродства, но люди наверняка бы путались в них, как плохие моряки в корабельных снастях. Вот и получалось, когда под его началом оказывалось больше, чем пять солдат, на Макасина словно затмение находило. Ответственность за такое множество подчиненных ложилась на плечи тяжестью мешка извести для кладки стен. И делала Агафия нерешительным, а его приказы – путаными и противоречивыми.

Плохое качество для командира, пусть – младшего командира, сам понимал. Будь по-другому, он за двадцать лет службы и дюжину военных кампаний вполне мог получить звание декарха или (сладко представить!) кентарха. Вон его сослуживец по молодым годам, неотесанная деревенщина с Крита Максим Клемен выслужился аж в комиты крепости Аркениос. На этой должности, рассказывали ему, разбогател несусветно, запуская обе волосатые лапы в солдатскую кассу.