Книга Пистолет - Елена Крюкова

Ну не бить же Оську и друзей его за то, что, как черные котята, ошалело играют они!

Пепел и алмаз, алмаз и пепел. Все сгорит, и мы тоже. Сожгут на задворках, у помоек, это старое кресло. Алмаз не сгорит. Его в пепле найдут. Ося, ты тоже алмаз! Ося, твоя мама умерла давно, и я давно тебе мама! Послушай ты меня! Брось ты эту игру! Ты не выиграешь! Вы не выиграете! Вы уже проиграли! Даже если вы выиграете – все равно вы проиграли! И ваши вожди проиграли!

Ваши вожди, они умеют только книжки писать, и жить они тоже умеют, и хорошо, зажиточно, как нормальные буржуа, они сами-то живут, – а вам мозги пудрят, что надо класть жизнь на алтарь революции, что надо грудью бедных защищать, что надо умереть за революцию всерьез! Они обманывают вас! Они сами прекрасно жрут, отлично пьют и ездят в дорогих машинах, а вас призывают голодать, пить говенную водку и бить, в хлам разбивать булыжниками и дрекольем чужие красивые мерседесы и джипы! Вот это, Оська, вот это самое и есть очень, ну очень плохая игра! Только кто вам это в голову втемяшит?! Кто до вас докричится?!

Я кричу! Я молча кричу! Но я не могу! Не слышите вы меня! Вы – глухие!

Вы слышите только этого, Вождя своего, фантазера!

А Оська кричит мне в лицо, так рядом, смертельно близко его хриплый, прокуренный голос:

“Это не фантазия! Это не игра! Революция превыше всего! Родина или смерть!”

И я перестаю кричать. И гляжу ему в лицо, в раскосое, красное, гневное, скуластое, худое, детское лицо, и я глазами спрашиваю его:

“А что такое для тебя Родина, Ося? Что она такое? Если она не игра, то что тогда?”

И он опускает глаза.

И он молча, долго глядит на ведро с ледяною водой и грязной тряпкой под своими обутыми в старые обтерханные берцы ногами.

И я вижу: он внезапно превращается в кота, в черного бархатного кота на моих коленях, и впивается когтями-серпами мне в платье, в чулок, в кожу, в душу, он когтит меня и царапает мне сердце, он показывает мне острые зубы, он раздирает мне внутренности, он предсмертно кричит, и дикий кошачий вопль замещает мой мозг под больно раскалывающимся, старым черепом, и крик вместо мысли заливает усталой кровью костяную, усталую чашу, и Кто-то Большой, Страшный, Небесный держит чашу в руках, прежде чем окунуть в нее губы, а потом равнодушно вылить остатки на землю, которую вечные, богатые и нищие игроки все никак не могут поделить, отыграть друг у друга.