Книга Четверо детей и чудище - Жаклин Уилсон

— Так на могилах пишут. Псаммиад же не умер, Розалинда, — сказала Шлёпа.

— Да, я знаю, он просто отдыхает, вот я ему и желаю пребывать в покое, — объяснила я. Я снова похлопала по песку — как будто погладила псаммиада.

И мы отправились домой. На выходе из леса послышалась знакомая мелодия — фургон мороженщика. Моди запрыгала и заголосила:

— Пжалуста! Пжалуста! Пжалуста!

— Нет, Моди, что за глупости. Ты же не хочешь ледяную бяку, напичканную всякой химией? — сказала Элис.

Кто бы говорил про глупости. Моди просто умирала, как хотела «бяку», любой бы заметил.

— Да ладно тебе, мам, купи ей мороженое. Она вчера так расстроилась, когда свое уронила, а виновата вроде я была, — сказала Шлёпа, не подумав.

— Моди вчера ела мороженое? — спросила Элис.

— Нет, в том-то и дело. Давай я ее угощу, можно? Можно я всех угощу? — придумала отвлекающий маневр Шлёпа.

Элис явно собиралась ей возразить, но тут папа сказал:

— По-моему, сногсшибательная идея, Шлёп. Спасибо!

И мы шли домой и ели мороженое. Для Моди Шлёпа попросила самый большой рожок, с малиновым сиропом и радужной крошкой. Малышка уткнулась в него носом, и глаза у нее заблестели. Доесть его она, конечно, не смогла, но целых десять минут была на седьмом небе от счастья.

— Как думаешь, может, мороженое — ее заветное желание? — спросила меня Шлёпа.

— Может, — сказала я.

— Повезло ей — она свое получила и после заката уже ничего не отберут, если только ее не стошнит. А я не думаю, что псаммиад так сподличал бы, уж точно не с Моди, — заметила Шлёпа. — Вот мне надо ждать каких-нибудь пакостей. Он же меня не переваривает.

— Ерунда. Чего ты заладила, что псаммиад тебя не любит? Ему просто не нравится, когда кричат.

— Все равно не понимаю, как он исполнит мое заветное желание, если оно уже один раз сбылось. С концертом на «О2» ничто не сравнится.

— Ты была просто отпад, — сказала я, как и полагается подруге.

— Ну скажи ведь? Эх, вот бы все увидели!

— Дурында. На тот концерт тысяч двадцать пришло.

— Ну да, но я имею в виду… папу, например. Или маму. Или даже твоего папу. — Шлёпа помолчала. — Он тоже меня не переваривает.

— Вовсе нет.

— А вот и да. Я иногда вижу, как он на меня смотрит — мол, и как же это у моей душечки Элис выросла такая ужасная дочь-хулиганка? Что я тут делать буду, когда вы с Робби уедете?

— Будешь с Моди играть. И не смей говорить, что она тоже тебя не переваривает, ты прекрасно знаешь, что она в тебе души не чает, — улыбнулась я. — Она свою Шлёп-Шлёпу обожает.

— Шлёп-Шлёпа! — сказала Моди и подбежала взять Шлёпу за руку. Моди была вся в мороженом и ужасно липкая, но Шлёпа подхватила ее и до самого дома несла на закорках.

— Вам, ребята, уже собираться пора, — сказал папа. — Не оставляйте все на последний момент — утром у нас мало времени будет. Розалинда, позвонишь маме, скажешь, что я вас привезу к обеду, ладно?

Я позвонила маме. Она очень долго не отвечала, а когда наконец взяла трубку, мы друг друга едва услышали — такой там у нее стоял шум.

— Ты где вообще, мам?

— Мы в пабе, отмечаем конец учебы, — ответила мама.

— Ты в пабе средь бела дня? — удивилась я.

Мама хихикнула:

— Ну ты уж не ругайся, котеночек.

— Да ты что, я просто думала, вы вечером отмечать пойдете.

— Ну да, у нас намечается вечеринка. Ух, оторвемся!

— Учеба-то как, понравилась? — спросила я.

— Мне в жизни так хорошо не было. — Мама немного помолчала. — Хотя я, конечно, очень по вам с Робби соскучилась. Но ты говоришь, вам у папы было весело?

— Просто класс, — сказала я.

— Я так рада. А Робби тоже не скучал? Позовешь его?

Я позвала Робби к телефону. Я слышала, как мама спрашивает его, чем он тут занимался.

— Мы все время пикники устраивали — суперклассные пикники, кучу всяких разных вкусностей брали, а не только бутеры, — затараторил Робби.

Элис как раз оттирала Моди мордашку и руки, но, по-моему, все слышала. Она чуть-чуть покраснела и улыбнулась.

Мама спросила Робби, что еще он делал.

— Ой, много всякого! — сказал он. — По деревьям лазил, за зверями своими присматривал, еду готовил. Элис разрешает мне шоколадные хрустики делать. Она сказала, это ее любимые пирожные.

Такта ни на грош.

— Скажи маме, что скучаешь, — прошептала я одними губами.

— Я очень по тебе соскучился, мам, — сказал Робби. — Элис очень хорошая, но с тобой, мам, ни в какое сравненье.

Элис, по-моему, слышала, но вовсе не обиделась.

— Если хочешь, Робби, сделай еще хрустиков к чаю, — сказала она. — А еще можем печенья напечь. Хочешь, сделаем пряничного человечка?

— А можно я пряничного льва сделаю? — спросил Робби.

— Ну что ж, попробуем, — сказала Элис. Она кивнула нам со Шлёпой: — Пошли, девчонки. Напечем пряничных зверей.

Папа сказал, что ему надо в магазин, и уехал, пока мы все пекли печенье. У Элис не нашлось формочек в виде животных, так что вместо пряничных львов, слонов, горилл и жирафов мы налепили странные новые виды со вспученными животами — на вкус, впрочем, объеденье. Моди тоже принимала участие: она сделала круглую кляксу, по бокам у кляксы торчали лапы. Еще у нее были смешные стоячие ушки и большая улыбка-изюмина.

— Очень симпатичный зверек, — сказала Элис. — Кто это?

— Бизьянка! — гордо сказала Моди.

Всех наших кривобоких пряничных зверей Элис сфотографировала. А потом и нас самих тоже. Еще она поснимала, как Шлёпа играет с Моди. Шлёпа недовольно вздыхала и строила дурацкие рожи.

— Хватит кривляться, Шлёп. Улыбнись по-человечески, — попросила Элис.

— Зачем ты меня-то фотографируешь, мам? Снимай Моди. Я только кадр испорчу.

— Ерунда. Я хочу фотографию с обеими моими дочками, — сказала Элис. — Сниму вас двоих вместе, потом вас вчетвером, а потом тебя одну. Сольешь на компьютер и папе отправишь.

— Да ему начхать, — сказала Шлёпа — но перестала гримасничать и обняла Моди. Элис щелкала без остановки. Для последнего портрета Шлёпа расчесала рукой волосы, втянула живот и без дураков улыбнулась в объектив.

— Ну вот, отлично получилось. — Элис показала Шлёпе снимок на экранчике фотоаппарата.

— Конечно! Я тут страшила, — возразила Шлёпа, но вид у нее был довольный.

Она пошла за ноутбуком.

— Я все загружу. Чтоб были, — сказала Шлёпа. — Папе ничего отправлять не буду. Ему до меня дела нет. Он уже несколько дней молчит и… ой!