Книга Психоз 2 - Роберт Альберт Блох

Слишком многим полнилась его голова, слишком многое нужно было обдумать. Он побрился и оделся, мысленно перебирая события последних суток. Встреча с Виццини, разговор с Дрисколлом, эпизод с Джан.

Эпизод? Это было нечто гораздо большее. Если бы только ему удалось достучаться до нее, заставить ее понять, что ее безопасность важна для него потому, что она сама нужна ему. Но он не сумел этого сделать, и опасность оставалась. А тем временем уже наступила суббота; время уходило.

Он быстро подошел к телефону и попросил соединить его со Стейнером.

— Да, он в больнице, — сказала ему Клара. — В четверг вечером его отвезли в окружную больницу. Бронхиальная пневмония. Вы же знаете, здесь всю неделю шли такие ужасные дожди…

Клейборн спрашивал и получал ответы. Нет, доктор Стейнер не в отделении интенсивной терапии, но ему нельзя звонить и его нельзя навещать, по крайней мере в течение нескольких дней. И, насколько ей известно, из коронерской службы тоже ничего пока не слышно. Шериф Энгстром ждет его, чтобы расспросить, говорит, понедельник — крайний срок.

— Да ведь вы к тому времени уже вернетесь, с Божьей помощью. Нам тут нелегко…

Клейборн поблагодарил ее и повесил трубку. «Нелегко», — сказала она. Всем нелегко. Но ни для жалости к самому себе, ни для взаимных обвинений не было оснований. Достаточно признать, что пока он ничего не достиг. Стейнер был прав — он врач, а не детектив. И он стал жертвой самой распространенной среди людей его профессии ошибки — настолько заинтересовался человеком, что перестал заниматься его проблемой. Меж тем детектив знает, что заниматься проблемой — самый верный способ найти решение.

Клейборн присел на край кровати, обдумывая возможности и приоритеты. Потом снова взял трубку.

И сделал два звонка.

После второго он пошел в ванную и подставил голову под кран с холодной водой. Это был непроизвольный поступок, похожий на поведение в состоянии похмелья. Струя воды подействовала отрезвляюще и в этом случае, хотя ему пришлось переменить рубашку и заново причесаться.

Убедившись, что ключ у него в кармане, Клейборн вышел из номера и пошел через дворик, по дороге бросив взгляд на часы. Уже перевалило за полдень. А ведь он еще не завтракал, не было времени, особенно после того, что он услышал…

— Приветствую.

В дверях конторы стоял Том Пост, доброжелательно улыбаясь.

— Не хотите чашечку кофе?

Клейборн хотел было покачать головой, однако приглашение подкреплялось чудесным ароматом напитка.

— Спасибо. Только недолго, у меня встреча…

— Нет проблем. Он уже готов. — Пост провел его в контору и открыл дверь в заднюю комнату. — Сюда, — сказал он. — Надеюсь, здесь вам будет удобно.

В комнате и вправду было удобно, во всяком случае прежде, когда обстановка была новой. Но со временем обивка потускнела, а драпировка покрылась пылью, лишь фотографии в рамках на стенах выглядели в свете электрических ламп все так же ярко.

Пока старик занимался спиртовым кофейником, стоявшим на столике в углу, Клейборн изучал эти снимки. Как и те, что висели в конторе, эти, похоже, тоже были сделаны на студии, однако никого из запечатленных на них людей Клейборн не знал.

Том Пост приблизился и поставил перед ним чашку.

— Сливки и сахар?

— Нет, спасибо, черный.

Кофе оказался весьма кстати. До этой минуты Клейборн и не задумывался о том, хочет ли он чего-нибудь. Черный кофе подействовал на него даже лучше, чем холодная вода из-под крана.

— Опять жара, — сказал Пост. — Но вечером снова надвинется туман. В это время года обычно так и бывает. — Он глянул на фотографии на стене. — Кого-нибудь узнаете?

— Боюсь, что нет.

— Неудивительно. Вас тогда еще не было. — Костлявый палец уперся в улыбающееся лицо пожилого мужчины. — Это Сол Моррис. В двадцатые годы он возглавлял студию «Коронет», когда она находилась еще по ту сторону холма.

Клейборн кивнул, и Пост двинулся вдоль стены, точно экскурсовод в музее. Но это и вправду был музей, как понял Клейборн, вновь окинув взглядом потускневшую обивку и пыльную мебель этой комнаты, в которой давно остановилось время.

— Теодор Харкер, — сказал Пост, глядя на фотографию мужчины с ястребиным носом, одетого в черное. — Большой режиссер, Дейв Гриффит[108]своего времени. Рядом с ним Курт Лозофф. С ним я тоже работал, некоторые говорили, что он даже лучше, чем Вон. Но сейчас его уже никто не помнит. Никому это не интересно.

Он отвернулся, и Клейборну показалось, что старик пытается скрыть свои чувства. Однако тот протянул руку и включил свет рядом с портретом, который висел отдельно от прочих в горделивом великолепии.

Великолепие. Только этим словом можно было описать то, что увидел Клейборн в свете лампы. Это оказалась не фотография, а портрет маслом. Девушка была молодая и очень красивая. Черты ее лица показались ему смутно знакомыми. Где-то он уже видел эти глаза и эту улыбку.

— Дон Пауэрс, — улыбнулся старик. — Вот откуда я взял название своего мотеля. «Рассвет».[109]

— Я, кажется, видел фильмы с ее участием, — сказал Клейборн. — Она ведь была актрисой?

— Да, но снималась только в немых фильмах. Могла бы сниматься и дальше и стать величайшей из всех.

Голос Тома Поста поник, и Клейборн взглянул на него.

— Вы любили ее?

— До сих пор люблю.

— Что произошло?

Старик пожал плечами.

— Она ушла из кино. Вышла замуж за кого-то, не принадлежавшего к киноиндустрии. Умерла много лет назад. — Он выключил свет и посмотрел из темноты на Клейборна. — Все умерли. И я скоро умру, и, наверное, так и должно быть.

— Не торопите события. Вы еще полны сил.

— А когда они иссякнут? — Пост покачал головой. — Видал я дома престарелых. Вам известно, каково это, когда все ваше имущество умещается на полке длиной один фут рядом с вашей кроватью? Люди, у которых прежде были дома, полные всевозможных вещей, обходятся пластмассовой расческой, треснувшим зеркалом, одним стаканом, выцветшей полароидной карточкой, на которой запечатлены внуки, не навещавшие их три года. И это еще не самое худшее. Утрачены достоинство, право на частную жизнь, самоуважение. И надежда. Вот это настоящая потеря.