Книга Тайна за семью печатями - Джеффри Арчер

– Означает.

– Ура! – пискнула Джессика.

Джайлз вскрыл еще один конверт и вытянул из него чек. Рассмотрев его, он поднял свою чашку с кофе за дедушку сэра Уолтера Баррингтона вкупе с Россом Бьюкененом.

Когда он показал чек Эмме, она кивнула и торжественно изрекла:

– Я получила такой же.

Через минуту дверь открылась, впустив в комнату Денби:

– Простите, что беспокою вас, сэр Джайлз, но вам звонит доктор Хьюз.

– А я только собрался звонить ей, – сказал Джайлз, забирая свою почту и направляясь к двери.

– Можешь устроиться в моем кабинете, – предложил Гарри. – Там тебя не побеспокоят.

– Спасибо, – поблагодарил Джайлз, почти бегом покидая комнату.

– Ну а нам, Себ, пора отправляться, – сказал Гарри, – если хочешь успеть на вечернюю самоподготовку.

Себастьян позволил маме легкий поцелуй, а потом поднялся к себе собирать чемодан. Когда через несколько минут он вновь спустился, Денби уже держал для него входную дверь открытой.

– До свидания, мистер Себастьян, – попрощался он. – Будем с нетерпением ждать вас на летние каникулы.

– Спасибо, Денби.

Себастьян выбежал на подъездную дорожку, где у пассажирской дверцы машины уже стояла Джессика. Он тепло обнял ее и забрался на сиденье рядом с отцом.

– Желаю тебе удачно сдать все восемь экзаменов, – напутствовала Джессика. – Чтобы я могла рассказать своим друзьям, какой умный у меня старший брат.

27

Директор школы охотно признал бы: мальчик, бравший два выходных, чтобы помочь своему дяде на всеобщих выборах, вернулся в Бичкрофт Эбби совсем другим человеком.

Старший воспитатель мистер Ричардс образно охарактеризовал это как «озарение святого Павла на пути в Бристоль». Когда Клифтон вернулся и приступил к зубрежке перед экзаменационной сессией, он уже не довольствовался простым движением по инерции и не полагался на природный дар к языкам и математике, которые прежде всякий раз приводили его к финишной прямой. Впервые в жизни он взялся за работу так же усердно, как его менее одаренные школьные товарищи – Бруно Мартинес и Вик Кауфман.

Когда результаты экзаменов вывесили на школьной доске объявлений, ни для кого не стало сюрпризом, что все трое ребят начнут новый учебный год в шестом классе. Хотя несколько человек, за исключением тетушки Грэйс, были удивлены, когда Себастьяна пригласили в отдельную группу претендентов на получение стипендии в Кембридж.

Старший воспитатель дал согласие, чтобы Клифтон, Кауфман и Мартинес в свой выпускной год жили в одной комнате. Себастьян работал так же усердно, как и два его друга, однако мистер Ричардс посетовал директору школы: как бы мальчик в какой-то момент не ослабил рвение, что уже бывало с ним прежде. Его опасения, возможно, и не оправдались бы, не случись в этот последний год Себастьяна в Бичкрофт Эбби четырех инцидентов, которые повлияли на его будущее.

Первый произошел в самом начале новой четверти, когда Бруно пригласил Себастьяна и Вика поужинать с ним и его отцом в «Бичкрофт армс» – отпраздновать победу над экзаменаторами. Себастьян с восторгом согласился и ждал с нетерпением встречи с радостями шампанского, когда празднование в самый последний момент отменилось. Бруно объяснил, что якобы какие-то неотложные папины дела вынудили его нарушить планы.

– Скорее всего, он просто передумал, – сказал Вик, когда Бруно ушел на репетицию: он пел в хоре.

– Ты на что намекаешь? – Себастьян поднял взгляд от учебников.

– Мистер Мартинес вдруг узнал, что я еврей, Бруно отказался праздновать со мной, и он все отменил.

– Я допускаю, он все отменил, потому что ты зануда, Кауфман, но неужели кого-то колышет, что ты еврей?

– Колышет, и очень многих. Таких людей гораздо больше, чем ты думаешь. Ты что, не помнишь, как отмечали пятнадцатилетие Бруно? Он тогда объяснил, что ему разрешили пригласить только одного гостя и что моя очередь в следующий раз. Мы, евреи, таких вещей не забываем.

– И все-таки не могу поверить, что мистер Мартинес может отменить ужин по единственной причине, что ты еврей.

– Конечно, ты не можешь, Себ, но только потому, что твои родители – цивилизованные люди. Они не судят других по тому, на какой кровати их родили, и не передали своему сыну этого предрассудка: вон, тебе даже в голову это не приходит. Но к сожалению, большинство не на твоей стороне, даже в нашей школе.

Себастьян хотел возразить, но его друг еще не выговорился:

– Я знаю, некоторые думают, что у евреев паранойя насчет холокоста. Но кто может обвинять нас после все новых и новых разоблачений тех дел, которые на самом деле имели место в немецких концлагерях? Но поверь мне, Себ, антисемита я чую за тридцать шагов, и это лишь вопрос времени, прежде чем твоя сестра столкнется с той же проблемой.

Себастьян рассмеялся:

– Джессика не еврейка. Может, есть в ней что-то цыганское, но не еврейское.

– Уверяю тебя, Себ, хоть и видел я ее только раз, – она еврейка.

Вику все же удалось лишить Себастьяна дара речи.

Второй случай выдался на летних каникулах, когда Себастьян зашел в кабинет к отцу показать итоги экзаменационной сессии. Себастьян рассматривал большую коллекцию семейных фотографий на столе Гарри, когда его внимание привлекла одна – его матери под руку с его отцом и дядей Джайлзом на лужайке в Мэнор-Хаусе. Маме на снимке лет, наверное, двенадцать или тринадцать, и одета она в форму школы «Ред мэйдс». На мгновение Себастьяну почудилось, что это Джессика, – настолько они были похожи. Нет, это, конечно, всего лишь игра света… Но затем он вспомнил их приезд в приют доктора Барнардо и как быстро родители приняли его выбор, когда он лишь Джессику согласился признать сестрой.

– В целом весьма удовлетворительно, – сказал отец, перевернув последнюю страничку ведомости Себастьяна. – Жаль, что ты бросаешь латынь, но, уверен, у директора школы будут свои соображения на этот счет. И я согласен с доктором Бэнкс-Уильямсом: если ты продолжишь так же упорно работать, получишь верный шанс выиграть стипендию в Кембридж. – Гарри улыбнулся. – Бэнкс-Уильямс не склонен к преувеличениям, но в актовый день[36]признался мне, что занимается приготовлениями твоего визита в его старинный колледж в следующей четверти. Он надеется, что ты пойдешь по его стопам в Петерхаус, где, разумеется, он сам учился на призовую стипендию.

Себастьян все еще не мог оторвать глаз от фотографии.

– Ты меня слушаешь? – спросил отец.

– Папа, – тихо проговорил Себастьян, – тебе не кажется, что пришло время рассказать мне правду о Джессике? – Он перевел взгляд с фотографии на отца.