Книга Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы - Юлия Кантор

Главным же препятствием на пути улучшения отношений с Германией Сталин назвал тот факт, что в самой Германии верх взяли сторонники «новой» стратегии в отношении СССР, напоминающей в основном антисоветскую политику бывшего германского кайзера, а сторонники послевоенной, проводимой при Гинденбурге политики оказались в опале.

В выступлении Сталина прозвучали и «превентивно» угрожающие ноты: «…те, которые пытаются напасть на нашу страну, – получат сокрушительный отпор, чтобы впредь не повадно было им совать свое свиное рыло в наш советский огород»[473].

Видимо, под воздействием такого фактора, как реальное соотношение сил, которое пока было не в пользу Германии, своеобразная установка по отношению к СССР складывалась и у Гитлера. Она предполагала ожесточенную идеологическую конфронтацию с кремлевскими лидерами и в то же время не исключала отдельных, выгодных для Германии шагов в развитии советско-германских отношений. «Советская Россия, – говорил Гитлер, – трудная задача. Вряд ли я смогу начать с нее»[474]. На определенном этапе Германии гораздо полезнее было обезопасить себя с Востока и использовать все выгоды, которые сулило поддержание военно-политических и военно-экономических контактов с СССР. Хотя конечная цель гитлеровской политики оставалась прежней – «сокрушение большевизма».

Уже в 1934 г. официальная нацистская пропаганда развернула политическую кампанию против «еврейско-большевистского режима». В частности, военно-политический курс СССР на международной арене характеризовался ею следующим образом: «Так называемая мирная политика Советского Союза имеет своей целью революционные происки во всех странах, она направлена к сознательному разжиганию межгосударственных конфликтов и связана с фантастическими вооружениями для агрессивных войн»[475].

В том же 1934 г. произошел новый резкий спад советско-германской торговли, доля Германии в советском импорте снизилась почти в два раза по сравнению с 1932 г. Под угрозой оказалось выполнение даже текущих торговых соглашений. Однако Советский Союз не собирался порывать своих отношений с Германией. К. Радек в то время говорил руководителю военной разведки в Европе В. Кривицкому: «Только дураки могут вообразить, что мы когда-нибудь порвем с Германией. То, что я пишу, – это не может дать нам того, что дает Германия. Для нас порвать с Германией просто невозможно»[476]. Радек имел в виду не только военное сотрудничество, но и большую техническую и экономическую помощь, полученную из Германии в годы первой пятилетки» В то время Калинин при вручении Шуленбургом верительных грамот в Москве заявлял: «Не следует придавать слишком большого значения выкрикам прессы. Народы Германии и Советского Союза связаны между собой многими различными линиями и во многом зависят один от другого»[477].

Весьма болезненно в руководстве СССР восприняли юридическое оформление союза Германии и Польши. После посещения Варшавы министром пропаганды рейха Геббельсом и его переговоров с председателем правительства Польши Ю. Пилсудским (из-за которого в 1920 г. польская кампания РККА потерпела сокрушительное поражение) был заключен германо-польский договор о ненападении.

26 января 1934 г. министром иностранных дел рейха К. фон Нейратом и польским послом в Берлине Липским была подписана декларация о «Неприменении силы», имевшая характер формального международного договора. В ней была обозначена новая фаза польско-германских контактов, предусматривавшая непосредственные сношения между польским и германским правительствами по всем вопросам, включая мирное улаживание польско-германских разногласий. Документ провозглашал это гарантией мира, облегчающей нахождение решений политических, экономических и культурных вопросов на основе координации интересов обеих сторон, и рассматривал подобное укрепление их добрососедских отношений как благотворное также и для других народов Европы. Декларация имела десятилетний срок действия.

После ее ратификации 26 февраля 1934 г. было опубликовано коммюнике о состоявшемся соглашении заведующих бюро печати германского и польского МИДов о мерах воздействия на общественное мнение их стран для создания дружественной атмосферы[478]. Несколько дней спустя было заключено и польско-германское экономическое соглашение.

Такое «усиление» Польши вызвало активное раздражение советского руководства и, возможно, явилось важным аргументом для хоть и временного, но смещения акцентов – с позитивного на негативный – в отношении гитлеровской Германии. Мнение же польского руководства о Советском Союзе в этот период недвусмысленно выразил министр иностранных дел Польши Ю. Бек: «Что касается России, – заявил он, – то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, какую у нас питают по отношению к ней!»[479].

На балтийском направлении дипломатическая активность СССР также на практике ограничивалась главным образом борьбой с польским влиянием. Добившись от Латвии и отчасти Эстонии дистанцирования от Польши, Москва в 1934 г. сняла возражения против образования так называемого Малого Прибалтийского союза. Участие в нем Литвы, отказывавшейся от урегулирования отношений с Польшей, служило залогом того, что Варшава не сможет использовать создаваемую комбинацию в своих интересах. При этом Наркомат иностранных дел устранился от переговоров о заключении договоров о взаимной помощи с Литвой и Латвией. Полученное от Риги предложение на этот счет было оставлено без ответа[480].

Согласно разъяснению заместителя наркома по иностранным делам Б. Стомонякова, договор о взаимной помощи с той или иной прибалтийской страной, «не давая нам материально ничего или почти ничего, односторонне связывал бы нам руки обязательством по оказанию материальной помощи в случае нападения на них Германии или Польши. Когда такое нападение случится, мы и без того сможем, если сочтем выгодным, оказать им помощь»[481]. С 1936 г. вслед за Польшей балтийские государства склонялись к необходимости расширить сферу своей международной политики за счет отношений с западноевропейскими державами, и в первую очередь с Германией.

Для военного руководства СССР провозглашение открытой ремилитаризации Германии и ее сближение с Польшей означали необходимость крупной ревизии плана войны на Западе и общих мобилизационных проектировок. При поддержке замнаркома обороны, начальника вооружений Тухачевского командующий Белорусским военным округом Уборевич еще в феврале 1935 г. предложил внести в план гипотетической войны изменения, поскольку основная опасность для СССР отныне исходит со стороны Германии и Польши, которых поддержит Финляндия. В то время как последняя создаст угрозу Ленинграду, 25–30 польско-немецких дивизий могут быть двинуты через Литву и Латвию (Уборевич, впрочем, допускал, что удар по Советскому Союзу может быть нанесен также Великобританией, Эстонией и Латвией). Ввиду «гигантских производственных возможностей» германской экономики залогом успеха объявлялся разгром Польши уже в первые дни войны – прежде чем Германия успеет полностью отмобилизоваться[482].

В Москве в эти годы постепенно стал складываться новый общий подход в отношении стран Восточной и Центральной Европы. На первом этапе Германия рассматривалась как некий суррогат потенциального противника – как сила, не способная к самостоятельному военному выступлению, и одновременно как возможный партнер СССР. Восстановление всеобщей воинской повинности в Германии в марте 1935 г. дало мощный толчок советской дипломатии и военным приготовлениям. «До сих пор мы считали, – констатировал заведующий 2-м Западным отделом НКИД Д. Штерн, – что Германия будет выжидать военного взрыва на Д[альнем] Востоке и лишь потом постарается его использовать. Мне кажется, что вскоре создастся положение, когда Германия… попытается сама перенять инициативу в смысле осуществления военного передела карты Европы»[483].