Книга Оковы равновесия - Яна Алексеева

Я заснула под утро, прижимаясь к боку Даана.

Рой ворвался в комнату, когда я задумчиво крутила в руках стеклянный шар, покрытый морозными разводами. Швырнул на кресло плащ, под стол — большой саквояж и рухнул на кушетку.

Зол, испуган, раздражен.

— Что случилось? — Только бы не начал скандал!

Аккуратно отложив на подставку едва не выскочившую из ладоней сферу, я уставилась на сыплющего искрами брата.

— Огненный Вирр опять пал пустил! По городку в горах. И Шен, плюнув на директивы, отправился его гасить!

Рой сгорбился, спрятав лицо в ладонях. А у меня внутри все просто заледенело от осознания перспектив. Шен, наш Шен! Гасить? Город или огненного? Эту тварь, лишенную ограничителей, тормозов и ответственности за совершаемое… Боги, если вы есть, пусть он вернется! Живой! Мы же не успеем к нему, даже если я сейчас «Быстрого» подниму. До гор полсуток лета!

— Не один?

— Да нет, они всей командой… по пневматике почта срочная пришла… — буркнул Рой и замолк. Покопался в карманах брюк и швырнул на стол бумажный свиток.

Я тоже молчала, бездумно рассматривая глубины серебристой сферы. Внутри нее все быстрее и быстрее кружились золотые искры.

Точно будут огненного гасить…

Развернув бумагу, погладила торопливые неровные строчки.

Вернись, братец. Вы все возвращайтесь. Из Кри-вента… где бы это ни находилось.

Мы онемело молчали. И в тишине бесконечного ожидания новостей рождалась идея, подогретая ужасом возможных потерь и нитью ведовского знания. А сила… силы у меня хватает. Дурной.

Ведь бесконтрольные воплощения — угроза миру, его спокойствию, развитию, равновесию. Их надо укоротить, заточить…

А я имею право, знание и силу. Ведь если задуматься, здесь и сейчас я воплощение Равновесия…

— Рой, послушай, Рой… — медленно проговорила я.

Испугалась своего сиплого от долгого молчания голоса, глянула в окно и отстраненно отметила, что уже наступил вечер. Солнце село…

Названый брат тяжело поднялся, удивленный тихим торжественным шепотом. Неуклюже шагнул вперед, опираясь на спинку кушетки.

— Рой, как ты думаешь, не пора ли решить вопрос великих воплощений раз и навсегда?

Между пальцев разгоралось золотое сияние, разгоняя сумрак кабинета, добавляя красок потертым портьерам, тяжелой темной мебели и старому паркету.

— Но как? — Я расслышала в его голосе безумную надежду.

Пожалуй, половину родной силы он готов сейчас отдать если не за возможность быть рядом с братом, так хоть за то, чтобы в будущем никогда не сидеть в беспомощном ожидании.

— О, есть у меня пара идей…

Мир затянул меня в бесконечный водоворот.

Я воплощение, я могу все.

Вот только не забыть бы, что я еще и человек.

Но если что, мне есть кому напомнить… О небе и о любви.

Каждая история имеет свое начало и свой конец, но в то же время круговорот бесконечен.

Помните об этом и не пытайтесь раньше положенного начать новый виток.

Часть третья. МОЗАИКА ДУШИ

Глава 1 РИТУАЛ

Боль скрутила и обожгла даже сквозь наркоз. Ощущения и звуки неожиданно накатили, пробиваясь через призрачную пелену бессознательного, сквозь сонную тяжелую дрему.

Неразборчивые резкие слова, выкрики, приказы. Агрессивные и, кажется, отчаянные.

Странное режущее чувство внутри… ведь его не должно быть?

Будто тело и душу терзают огромные когти, а тонкие оголенные нити горящих нервов, до последнего момента соединяющие их в единое целое, рвутся со звонким, пронзительным звуком, словно струны гитары.

Горячо, горячо, горячо, горячо! Больно!

Но окутывающий тело и разум сумрак затягивал все глубже, отстраняя от ощущений тела. Но не разума…

Звуки еще прорывались в гаснущее сознание, складываясь в слова, отрывки фраз, но уже не осознавались. Не собирались во что-то цельное, что подвигло бы на борьбу. С болью, забвением, смертью…

А боль, горячая, рвущая, тяжелая, вспышками расползалась по непослушному телу, придавливая, выдирая из забвения. И уже непонятно, с чем бороться…

…теряем…

Серость накатила волной, высветляя в погружающемся в темноту разуме отрывки воспоминаний, раскатывая сознание в белесую горячую полосу, свивая его в клубок, все быстрее катящийся куда-то… В свет, ледяной, маревом застилающий бело-голубую искру, разрастающуюся в воронку…

Еще одна резкая вспышка боли, и…

…голоса…

…разряд! Разряд!..

Светлая линия уходящей в воронку тропы внезапно оборвалась, сворачиваясь неаккуратным серпантином, дернулась, смялась и запуталась. Ломая сознание, выдирая его из тела, обрывая последние связи, ощущения, мысли…

Боль, звуки, свет, тьма — все растворилось в бесконечности, в огромном ничто. Долгий-долгий миг не было ничего. Только мягкая, словно пуховое одеяло, и такая же душная тишина, окутывающая туманом. Потом появился ветер, легкий прохладный бриз, овеивающий обрывки измученного сознания. Он все усиливался и наконец, подхватив серые полупрозрачные лохмотья души, куда-то потащил, раздергивая их на нити.

Рывок, кружение, еще и еще, пока последние искры разума не погасли, затягиваемые цветным водоворотом.

И снова боль, боль, боль, горячей волной захлестывающая… что? То, что осталось.

И долгий полет сквозь бесконечность, что-то ласково шепчущую клубку мятой вуали. Расправляющую ее холодными мягкими прикосновениями, разглаживающую, пускающую по коже холодные мурашки…

По коже…

Мурашки?

Я мерзну?

Тело, у меня есть тело?

И оно мерзнет. От холода… настоящего, заставляющего трястись мелкой дрожью, пытаться свернуться клубком, сжаться в комок, укрыться.

Но нет, нет… не получается.

Тело не движется. Нет сил приподнять раскинутые руки, шевельнуть сведенными судорогой пальцами.

Нет возможности двинуться. Запястья зафиксированы толстыми широкими браслетами, такими же холодными, как и ложе… Да, под спиной гладкий камень, а перед распахнутыми глазами пляшут огни свечей. Тусклых оранжево-красных огоньков много, очень много, и они скорее скрывают все, что окружает меня, чем…

Огни складываются в узоры, резкие, ломаные, постоянно меняющиеся, почти… живые?

Как странно, нет ни удивления, ни страха, словно все эмоции остались где-то там… Где? Там, где остались яркий белый свет ламп, шелест бумаг, которыми набита медкарта, звяканье стали о сталь, голос анестезиолога, велящий считать… зачем? Ни страха, ни любопытства, серая полоса, ничто… Память — как полустертое полотно.