Книга Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6 - Тим Милн

Глава 11

Элитное подразделение

В связи с делом Филби СИС попала под волну резкой критики, отчасти незаслуженной. А как же насчет другой стороны, той самой «элитной силы», к которой он присоединился в 1930-х годах? До 1944 года в подпольной карьере Кима есть четыре эпизода, в которых КГБ и его предшественники, возможно, проявили не так много свойственной им проницательности и профессионализма. Намного больше вопросов порождают события, которые привели к краху 1951 года. Давайте начнем с рассмотрения более ранних эпизодов, в той или иной мере уже затронутых в предыдущих главах.

Во-первых, Вена. Если действительно советская разведка завербовала его до того, как он туда приехал, или вскоре после, то использовать его в качестве «активиста» было бы прямой противоположностью практичной дальновидности: это могло нанести ему непоправимый вред. Именно поэтому я предположил, что сама вербовка произошла ближе к окончанию его пребывания в Вене или еще позже.

Во-вторых, пронемецкий этап 1936 года. На первый взгляд нелепая идея. Я предполагаю, что он должен был сыграть свою роль, не злоупотребляя доверием своих друзей. Если бы он действительно получил указания вести себя так деспотично и неуклюже, как это нам преподносят, то остается лишь предположить, что русские, являясь жертвами их собственной пропаганды, ожидали или по крайней мере учитывали возможность англо-германского союза против СССР. В эту картину вполне укладывалась испанская «интерлюдия» Кима.

В-третьих, вербовка Гая Бёрджесса. Я где-то прочитал, что Ким, — вероятно, в газетном интервью после публикации его книги, — признал, что совершал ошибки, и призывал читателей определить, где именно. Если к таковым причислять появление на сцене Бёрджесса, то эта ошибка представляется, безусловно, самой очевидной. Но часть вины все же следует перенести на русских — за то, что согласились.

В-четвертых, давление, которое русские оказывали на Кима в 1944 году, чтобы тот любыми способами стал главой Секции IX. Ким говорит, что пробовал возразить, и неудивительно. Он, вероятно, был бы не менее полезен своим хозяевам, если бы те не торопили события. Поскольку Каугилл обладал удивительной способностью сам рыть себе яму и наживать неприятности, Ким вполне мог в самое ближайшее время стать главой антисоветской секции; а если нет, то, во всяком случае, стал бы вторым по значимости человеком в ней, имея почти такой же доступ к секретной информации. Единственный вопрос — рассказали ли бы ему тогда о Волкове. (Я почти уверен, что рассказали бы.)

Возможно, для любого из четырех упомянутых эпизодов имелись серьезные основания, но, оглядываясь назад, можно все-таки заключить, что, если бы русские — и сам Ким — имели возможность все повторить, они, возможно, поступили бы по-другому. Один из авторов отмечает, что первые три эпизода произошли до 1937 года, еще до того, как окончательно сформировалась его карьера, и даже четвертый случай имел место до того, как начались его самые важные семь лет. Но теперь мы подходим к эпизоду, который поставил крест на его карьере офицера СИС. Много остается неясным во взаимосвязи между карьерами Кима Филби, Гая Бёрджесса и Дональда Маклина, но зато нам точно известно, чем все закончилось: необходимость спасти Маклина фактически привела к краху всех троих. Почему высококвалифицированная советская служба так и не смогла этого предотвратить?

Когда Ким пишет о ситуации в 1950–1951 годах, то делает две неоднозначные ссылки на более раннее знакомство с Маклином: «За четырнадцать лет я видел Маклина лишь дважды, и то мельком» и «С 1937 года я встречался с ним только дважды по полчаса, причем оба раза на конспиративной основе». По-видимому, это означает, что он встретил его всего лишь дважды в жизни, причем один раз в 1937 или 1938 году, а другой — позже; но, лингвистически, не исключена и другая интерпретация — что он встречался с Маклином (возможно, несколько раз) до 1937 года, а потом — всего дважды. Двусмысленность могла оказаться и непреднамеренной. Что же действительно представляется бесспорным, так это то, что публично они, по сути, не были знакомы, иначе Ким не посмел бы заявить Дику Уайту в 1951 году и на пресс-конференции в 1955 году, что не может точно припомнить свое знакомство с Маклином. (Я никогда не слышал, чтобы Ким упоминал о нем. До 1951 года я знал о существовании Маклина лишь потому, что его сестра работала в Египте в том же офисе, где и я в начале 1948 года, и ходили слухи о том, что у нее есть замечательный брат в министерстве иностранных дел). Фраза «на конспиративной основе» может лишь означать, что и Ким, и Маклин были осведомлены о том, что каждый работает на русских. По всем правилам шпионажа русские должны были приложить все силы, чтобы обеспечить недопустимость подобной ситуации для двух столь важных своих агентов. И все же очевидно, что они знали друг о друге, — по крайней мере, с 1937–1938 годов. Почему?

Можно предположить несколько возможных объяснений. Например, Ким, возможно, как-то участвовал в вербовке Маклина около 1935 года, однако трудно понять — почему, если эти двое не были хорошо знакомы. Или, может быть, возникли какие-то проблемы в налаживании связей между русскими и одним из них, и тогда для помощи срочно потребовался другой агент. Здесь важную роль могут сыграть даты. С начала 1937 года по середину 1940 года Ким почти непрерывно находился за пределами Англии. В то время как он докладывал о войне в Испании, его контакты с русскими, по-видимому, происходили во Франции; кроме того, у Лиззи в 1938–1939 годах была квартира в Париже. Он пишет, что во время своего пребывания в составе британских экспедиционных сил в 1939–1940 годах большую часть своих выходных он провел в Париже, причем не только ради очевидной цели — пофлиртовать с дамами. Маклин работал в британском посольстве в Париже с 1938 года до середины 1940 года. Возможно, одна или обе конспиративные встречи имели место именно в Париже. Третье возможное объяснение может заключаться в том, что время от времени такие агенты, как Ким и Маклин, отчаянно нуждаются в компании знакомых им людей; не исключено, что русские сочли более важным улучшить моральный дух — особенно у Маклина, — нежели придерживаться правил безопасности. И в-четвертых, везде, где мы находим нечто необычное, на ум тут же приходит Гай Бёрджесс. Такие «мелочи», как недопустимость ситуации, когда один агент знает о существовании другого, очень трудно соблюдать, когда где-то рядом маячит Гай Бёрджесс, который всех знал и любил везде совать свой нос. Без всяких сомнений, он знал Маклина по Кембриджу. Есть кое-какие свидетельства — о них упоминается ниже, — что, по крайней мере, к тому времени, когда Гай получил назначение в Вашингтон в 1950 году, он знал, что Маклин является советским агентом. Возможно, русские сочли невозможным далее допустить, чтобы Ким Филби и Гай Бёрджесс, с одной стороны, и Маклин, с другой, ничего не знали друг о друге и решили вместо этого извлечь хоть какую-то для себя пользу.

Одно очевидное преимущество заключалось в том, что в 1949 году Ким вполне мог предупредить русских, что Маклин в опасности. Советский связник в Стамбуле уже спрашивал Кима, не может ли тот выяснить, что британцы предпринимают по расследованию ФБР, в котором участвует британское посольство в Вашингтоне. Тогда он оказался не в силах чем-нибудь помочь. Но во время инструктажа в штабе СИС в сентябре 1949 года, перед отъездом в Вашингтон, ему сообщили о деталях серьезной утечки информации к русским из английского посольства в Вашингтоне в 1944–1945 годах. Этот случай все еще расследовали британцы и американцы, хотя преступник до сих пор не был выявлен. (Он не упоминает, что встревожила их ошибка в шифре НКВД, которая позволила англичанам и американцам расшифровать определенные донесения1, хотя на самом деле он говорит о «документах» и использовании кодового наименования Гомер для Маклина. Интересно, что Ким, который был главой Секции IX в 1944–1946 годах, очевидно, в то время не был об этом информирован. Возможно, на тот момент информация еще не была точной.) Сверка с соответствующим списком министерства иностранных дел не оставила у Кима особых сомнений в том, что источником утечки должен быть именно Маклин. Москва подтвердила ему, что данное расследование и то, о котором у него справлялись в Стамбуле, — одно и то же. Но даже если бы Ким вообще ничего не знал о Маклине, это не имело бы значения; как только он передал информацию, полученную во время инструктажа, русские вскоре поняли, что она относилась к Маклину. В Вашингтоне Ким смог плотно информировать своего советского связного о ходе расследования, но он мог бы с таким же успехом добиться этого и не зная всей подоплеки.