Книга Изгой - Сэди Джонс

На лужайке стояла Элис.

Она из дома заметила, как он появился из-за деревьев, и вышла, чтобы встретить его.

Льюис остановился в отдалении: чтобы попасть домой, ему обязательно нужно было пройти мимо нее.

— Где мой отец?

— Внутри. Где ты был?

Она спрашивала его об этом не как мачеха, а как женщина, и он не ответил ей. Позади нее высился дом его отца, и в его непрозрачных, глазеющих на них окнах отражалось небо. Он не станет смотреть на нее. Она пыталась заставить его, но он не будет этого делать.

— Льюис! Ты собираешься и дальше притворяться? Да? Ты просто будешь продолжать делать вид, что ничего не произошло?

— Да.

— Льюис!

— ЧТО?!

— Как ты думаешь, что мне нужно от тебя?

— Я не знаю. Не знаю. Оставь меня в покое.

— Ты все делаешь так, будто…

— Прекрати!

— Пожалуйста, не будь таким… Ты ведь…

Она была готова разрыдаться, он не удержался и посмотрел на нее, а когда сделал это, то ему захотелось ее успокоить, и это стало невыносимо. Он прошел мимо нее, и ему показалось, что она в этот момент протянула руки, чтобы схватить его, но на самом деле она и не пыталась сделать этого, а стояла неподвижно. Не оглядываясь, он прошел к себе в комнату, но не обрел там ни покоя, ни чувства безопасности. Он ходил взад и вперед и старался заставить себя не хотеть делать плохие вещи, то, что было для него необходимым, старался расслабиться и заснуть.

Было раннее утро, когда в его комнату, постучав, вошел Джилберт. Льюис как раз надевал рубашку и думал о том, как это плохо, что руки его сегодня начали трястись так рано и без всякого похмелья.

— Я сейчас уезжаю. Оставляю тебе машину.

— Спасибо.

— Увидимся в конце недели.

— Конечно.

Джилберт все не уходил, молча стоял, будто выжидая. В руках у него была книга, он повертел ее и наконец заговорил:

— То, что ты сделал вчера за ленчем, когда потерял контроль над собой, очень тревожит меня. Это выглядело пугающе. Ты понимаешь это?

— Да, сэр.

— Льюис… Иногда, когда обстоятельства кажутся губительными, мы должны помнить, что у нас всегда есть выбор. Я хочу дать тебе вот это.

Он положил книгу на кровать, по разные стороны которой они стояли, и неловко нагнулся, чтобы открыть ее на заложенной странице.

— Такие вещи, вероятно, кажутся тебе старомодным. Но это всегда очень много значило для меня. Мы сможем найти утешение. Если будем его искать.

Это было стихотворение «Если»[15]. Льюис не мог произнести ни слова. Он молча уставился на открытую страницу.

— Льюис, так продолжаться не может. Что из тебя получится?

— Папа… Прости меня.

После возникшей паузы Джилберт сказал:

— Одного «прости» тут не достаточно.

— Да, сэр.

Вода смыла остатки мыльной пены. Льюис умыл лицо, сполоснул бритву, когда его отец уже покинул дом. Бритву он оставил открытой. Он смотрел на нее, на острое лезвие, на его ровную кромку, а потом очень осторожно, едва касаясь кожи, провел бритвой по предплечью, вслушиваясь в ее шепот, звучавший для него так нежно. Он сжимал бритву так сильно, что рука его дрожала от напряжения, но лезвие двигалось по коже совсем легонько, едва касаясь ее. Потом он положил бритву на место.

Глава 5

…Поверь в себя! Сумей назло судьбе

Простить неверящим сомнение в тебе

И ждать сумей без устали и срока.

Оболганный, сумей отвергнуть ложь

И ненавидящих не проклинай жестоко…[16]

Элис была в ванной, Льюис лежал в своей постели, и они были в доме одни. Это было утро вторника. Он слышал, как в ванной плещется вода. Возможно, она сейчас стоит под душем, моет у себя между ног, там, где он был. Дверь ванной открылась, он лежал, затаив дыхание, пока она шла в свою комнату, и следующий вдох сделал только тогда, когда дверь за ней закрылась. Он постоянно был сосредоточен на том, чтобы не думать об определенных вещах, и этим занималась настолько значительная часть его мозга, что у оставшейся части возникали проблемы с тем, чтобы вообще функционировать. Они завтракали отдельно, они отдельно ужинали накануне вечером. Он думал, как ему пережить этот день, а затем следующий… Он снова взял в руки отцовскую книгу: «Сумей заставить сердце, нерв и тело служить тебе…»

Он встал с кровати. Филлипс будет только рад, если он приедет пораньше: бессонница имела свои преимущества. Спускаясь на первый этаж, он заметил на коврике коричневый конверт. Других писем там не было. Продолжая идти по лестнице, он не спускал с него глаз, догадываясь, что находится внутри и не испытывая при этом никаких чувств.

Он поднял конверт с пола — «Министерство труда и государственных повинностей». Он сунул его в карман и не пытался вскрыть, пока не остановился возле конторы у карьера.

Это была повестка на коричневой бумаге: над пунктирной линией кривыми печатными буквами косо было написано его имя: «Льюис Роберт Олдридж». Ниже следовало: «В соответствии с Указом о воинской повинности 1948–1950 гг. вы призываетесь на службу в регулярную армию, и вам следует явиться в понедельник 26 августа с 9 до 16 часов к командующему Королевским полком Западного Кента в казармы Мейдстоуна, графство Кент. Проездные документы прилагаются». В конверте также лежала карточка с надписью сверху «Описание предъявителя», которая вызвала у него улыбку. Там было указано следующее: «Дата рождения — 29 декабря 1929 года; рост — 6 футов 1 ¾ дюйма; цвет глаз — серый; цвет волос — коричневый». «Что ж, — подумал он, — это определенно обо мне».

Он знал, что должен получить извещение о призыве на воинскую службу. Медосмотр он прошел еще в тюрьме; просидев за решеткой два года, он, видимо, перестал быть для армии тем неустойчивым антиобщественным элементом, каковым его сочли раньше. Но он не ожидал, что повестка придет так скоро. Он положил конверт обратно в карман и вошел в контору.

Они с Филлипсом теперь были одной дружной командой. Для Льюиса вся работа сводилась к тому, чтобы сжать собственный мозг до одной десятой его нормального объема и считать себя маленьким и бесхитростным механизмом в мире бухгалтерского учета. Льюис понятия не имел, каких ужасных действий ожидал от него Филлипс, но, похоже, он приводил того в восторг уже тем, что появлялся здесь каждое утро, находился в конторе в течение всего дня, а вечером возвращался домой. Первые несколько дней Филлипс постоянно проверял его и бросал на него подозрительные взгляды, но теперь, казалось, он был искренне доволен им, больше, чем кто-либо другой. Льюис принимал это одобрение и никак не мог соотнести его со своими преступлениями. Филлипс, вываливая перед ним на стол ящики картотеки с совершенно бесполезными карточками (некоторые из которых относились еще к 1940 году), бросал на него дружелюбные взгляды, говорившие «такая уж у нас с тобой работа» или «молодец», и это напоминало Льюису об абсурдном характере его труда и словах Дики: «За эту бесполезную работу я практически ничего не буду платить тебе…» Что ж, очень скоро он уйдет в армию выполнять другую бесполезную работу, и тоже практически задаром, так что теперь все это было ему до лампочки — в любом случае. Звук автомобильного сигнала отвлек его от неоплаченных счетов-фактур за 1950-й год, и он поднял голову. Тамсин снова просигналила и помахала ему рукой, вызывая на улицу.