Книга Виктор Цой - Александр Житинский

Вряд ли стоило называть альбом „Ночь“ – это название хоть и удобно своей абстрактной силой и безответственностью (подходят также „Кухни“, „Игра“, „Дождь“, „Утро“, „Звезды“), но привело Цоя к дурной попытке забить альбом в надуманную тенденцию. Стремление к полной свободе духовных перемещений, к искреннему всплеску лучшим образом могло выразиться формулой „Мы хотим танцевать“.

Музыка Цоя обладает огромной подспудной мощью, но тот словно бы боится, экономит внутреннюю энергию, чтобы себя не порастратить. Однако я благодарен Виктору за ту работу, которую он вынудил меня проделать по поводу „Ночи“ – я научился слушать и понимать его».

1986

Кочегарка «Камчатка»

Официальное место работы и запись в трудовой книжке – эти вещи были обязательными в советское время. Если ты не работал больше трех месяцев, то есть нигде не числился или не имел трудового договора, тебя могли привлечь по закону о тунеядстве. Как я уже упоминал, именнно так осудили в 1966 году поэта Иосифа Бродского.

И вот парадокс: известный уже в стране музыкант, который вполне мог обеспечить себя и семью концертами, ибо приглашений выступить было тогда уже очень много, вынужден был устроиться на работу кочегаром, или, как тогда писали в трудовой книжке, «оператором котельной установки».

Я был в этой котельной, когда там еще не убрали огромные печи с зияющими провалами топок, куда кочегар Цой швырял топливо лопату за лопатой, и даже сам забросил в топку пару лопат угля.

Как воспринимал Цой свое вынужденное кочегарство? Как тягостную повинность? Совсем нет. У Цоя было счастливое качество – он принимал жизнь такой, какой она есть, и в каждом деле, которым занимался, находил хоть чуточку кайфа.

А кайф состоял в том, чтобы сказать себе: я умею это делать хорошо.

Анатолий Соколков, «начальник» кочегарки (из интервью автору, 1991):

«…Я начал работать в этой кочегарке в восемьдесят втором году. Здесь была обычная котельная с алкашами, достаточно мрачное, а в общем, обычное место, где работают наркоманы, гопота всякая. А потом так получилось, что я остался один в котельной – все поувольнялись. Тут как раз Фирсов стал искать себе работу – он до этого года два, наверно, не работал. Я говорю: приходи! Он пришел, смотрит: котельная как раз то, что ему надо. Фирсов и говорит: „Давай Витьку пригласим!“ А Витька тогда работал спасателем на пляже – это летом было. Мы сходили к нему, поговорили. Он согласился. Только, говорит, лето доработаю, а в сентябре приду.

Он на Петропавловке работал. А в котельной он до этого уже работал, правда, не в такой. На каком-то складе ящиками топил. Самая смешная история была, когда их приняли на работу – его и еще несколько человек – надо было ходить на курсы. Эти курсы начинались в девять утра. И они с Фирсовым поднимались в восемь, ездили на эти курсы, в итоге-то Фирсов получил удостоверение, а Витька – нет, потому что в последний момент у него какие-то гастроли начались и он пропустил недели полторы. Ну, мы пошли туда, попытались что-то сделать, чтобы он получил удостоверение, но там…

У него была такая особенность: он не мог общаться ни с каким начальством. Независимость натуры или еще что-то… Но это очень действовало на нервы всем начальникам. Ну, говорил там „да“, „нет“ – но нормально, не было никаких высокомерных жестов. Человек просто сидел, разговаривал, но сразу возникало неприятие – у тех людей, у которых много формализма в голове. Если бы я в той ситуации просто пошел один с нашей начальницей – хорошая была тетка, – то было бы все нормально. Но мы пошли с Витькой, это подействовало им на нервы, и они просто наотрез отказались.

Ничего страшного не произошло – он продолжал работать так же, как работал… Как он работал? Вопрос очень сложный. Несмотря на то, что он был высокий, стройный, работать здесь всегда было очень тяжело. Грязно – всегда. Работа тяжелая, потому что, когда выгребаешь из котла шлак, там и сероводород, и всякие примеси, все это бьет в нос. Слава Задерий у нас быстренько отсюда смотался. Два-три раза почистил котел – и сразу тошнота. Желудок больной – это сразу сказывается. И сначала было, конечно, тяжело. Это естественно. У нас тут и Башлачев работал – тот, который вообще ни к какой работе не приспособлен, – и тот работал. А Витька втянулся очень быстро. Наверное, уже через месяц. Раньше как было – мы таскали шлак бачками. Накладываешь полный бачок шлака, несешь его двумя руками. А у Витьки уже какой-то профессионализм появился: два бачка, в каждой руке по бачку. Раньше шел – ноги подгибались, а потом смотрю, все нормально. У него даже грудная клетка после работы в котельной стала шире, я заметил. И чувствовал он себя здесь отлично – как рыба в воде. Потому что когда я работал здесь, то все контакты начальства были только со мной. Я ни к кому никогда никого не подпускал. Масса была всяких конфликтов, которые приходились только на меня. То есть остальные в этом просто не участвовали. <…> Все претензии – ко мне. Кочегаров не надо трогать. В общем, в какой-то момент у нас сложилась хорошая команда. Ну, а потом уже началось: сначала он уехал на съемки „Ассы“, довольно долго его не было. Потом вернулся, некоторое время еще поработал и уволился…

Когда начинали ребята: Цой, Фирсов, Задерий, еще кто-то, – мы менялись в девять утра, было очень неудобно. В девять утра идешь домой, спишь, весь день кувырком… Потом мы начали меняться в одиннадцать часов вечера. И это было удобно: приходишь со смены – ложишься спать.

Единственно, в последний момент нам все-таки сунули двух левых людей. Получилось, что не все, с кем мы договаривались, пришли, от кого-то пришлось отказаться – например, от Шевчука в свое время. По двум причинам: во-первых, у него был некоторый конфликт с Цоем. Но это была не главная причина, потому что можно было так сделать, чтобы они в котельной вообще не встречались. А вторая причина заключалась в том, что, когда Шевчук согласился, пришел его друг Джимми и сказал: „Ты с ума сошел. Он же вместе с этой лопатой упадет!“ Хотя я не думаю, он наверняка смог бы здесь работать – это не так сложно. Но даже по тем временам две „звезды“ в одной кочегарке – это слишком. Мы не взяли также Игоря Тихомирова, потому что они с Цоем из одной группы. Если „Кино“ куда-нибудь уезжало на гастроли, вшестером работать уже достаточно сложно.

Был свой микроклимат, потому что здесь прошла масса народу. Например, здесь очень часто бывал Максим Пашков, с ним Цой в „Палате № 6“ играл. Он тогда постоянно показывал Витьке свои песни, тексты… Но Витя нигилист по натуре, ему мало что нравилось. Например, к нему понимание Башлачева пришло только в котельной. Он до этого его слышал, но не понимал. А вот здесь… Вокруг Сашки вообще очень много народу роилось. Никто не знает, что он приедет, а народ уже сбегается со всего города. Саня постоянно пел. Приходит – сразу берет гитару. Сейчас этой гитары уже нет – она в могиле, кочегарская гитара Башлачева. Он был человек очень веселый. Он пел куплет своей песни, потом вставлял куплет Гребенщикова, потом куплет Цоя. И он очень любил их дразнить. То есть он переделывал их песни на русский народный манер. Много было таких переделанных песен: „Бездельник“ цоевский совершенно на другой мотив… Мы пытались здесь писать, магнитофон был, но не получалось. Потому что здесь очень много звуковых помех – моторы работают.