Книга Искусство скуки - Алексей Синицын

Стоп! По тем же ещё, не высохшим следам она проследовала в обратном направлении и включила свет. Кошачий корм в алюминиевой мисочке и вода оставались почти не тронутыми, но на полу валялось несколько клочков серой, с лёгкой проседью шерсти. Чучело кенгуру начало линять!

Жоли, опершись спиной о стену, и скрестив руки на груди, недоумённо смотрела несколько минут на эти клочки. Они лежали совершенно недвижно, хотя её мокрые стопы явственно ощущали слабые ламинарные струйки коридорного сквозняка. Она опустилась перед чучелом на колени и присела, отодвинув в сторону мисочки с кормом и водой. «Что с тобой происходит?» – Мягко спросила она, пытаясь заставить кенгуру сосредоточить на ней взгляд. (Чучело было небольшим, и их глаза оказались почти вровень). Но кенгуру, по-прежнему, не хотел обращать на неё внимания, или считал, что всё бессмысленно, в том числе и это. Теперь, помимо невозможной смертельной усталости, она уловила в стеклянных глазах чучела, явственную отчаянную досаду, в природу которой она пыталась вчувствоваться всем своим существом. Что это? Что это? Что с тобой? Точно так же, как она только что хотела избавиться от мокрых, липнущих к её телу ненужных вещей, чтобы остаться в своём первозданном виде, чучело хотело избавиться от чего-то, несомненно, мучившего его, но в той форме существования, в которой оно теперь пребывало, это было совершенно невозможно. «Разбитая ваза не может склеить сама себя, – повторила Жоли слова Смотрителя, – да?».

Странная мысль родилась вдруг в её голове, если мысли вообще рождаются в чьих-то головах. Чучело много лет пребывало в абсолютной неизменности, и вот оно начало стареть, портиться, линять, но это именно для того, чтобы докричаться до неё, сказать ей, что так больше продолжаться не может, и ей нужно что-то срочно предпринять. «Может быть, не время старит человека, а человек своим старением говорит Богу о своей невыносимой досаде, вызываемой его нынешней формой существования. Она, эта досада, а вместе с ней та самая смертельная усталость, накапливается постепенно, сначала вообще как бы, не замечается, её ещё очень мало. Но потом её становится всё больше и больше, как слёз в ушных раковинах, и вот их уже приходится опорожнять, а если нет, то они начинают переливаться через край…». Только теперь ей стал окончательно понятен смысл бесконечного дождя, являющегося высшим проявлением разрешающегося от бремени отчаяния. Он смертельно устал оттого, что я его не слышу, никто не слышит. «Ты, ты… прости меня, я такая бесчувственная, я… мы все…». Жоли обхватила рукой чучело за шею, притянула его к себе, и вместе с ним сотрясаясь рыданиями, медленно завалилась на бок, на холодный пол, прямо перед входной дверью.

Contrapunct № 13

«Тот, кто не знал скуки, тот ничего не испытывает, кроме, разве что, детского любопытства, глядя на то, как корабли, уходя за горизонт безнадежно и безвозвратно падают, проваливаются неизвестно куда, и больше никогда не возвращаются обратно, если только сам Господь не вознесёт их, по неизреченной милости своей из неведомой и непонятной бездны, разверзающейся прямо на краю Земли. Не испытывающий скуки, и сам не подвергается её испытаниям. Только, человек, который часами сморит в окно, зная, что, возможно, никогда уже больше не окажется по ту сторону стекла меня поймёт…».

Вернан захлопнул свою книгу. Трудно сказать, какая из бутылок прибыла раньше. Когда, одну из них он обнаружил одиноко лежащей на берегу недалеко от Восточного вокзала в заливе Бьёрвика, вторая «вдова» уже терпеливо дожидалась его на почте. Об том он узнал благодаря короткому извещению, находившемуся в его просторном почтовом ящике. (Вернан называл его про себя «скворечником»). «Удивительная сообразительность». Если бы Veuve Clicquot завернула в район Западного вокзала и оказалась в акватории залива Пипервика, он бы её там ни за что не нашёл, так как, не имел привычки выходить к Осло-фьорду в районе Западного вокзала, там было слишком ветрено и многолюдно. (Отдав смерти мужа, женщины становятся, поневоле, куда более внимательными к странным мужским привычкам).

Но почему их две? Обе путешественницы теперь стояли перед ним на кухонном столе. Одна – без этикетки, совершенно голая, тихая, омытая солёными слезами моря и туго запечатанная. Другая была почему-то без пробки, но зато вся светилась напоминанием о каком-то давно минувшем весёлом застолье, яркая, блестящая и бессмысленная, как флиртующая канарейка. Они казались ему сёстрами-близняшками, прожившими две совершенно разные жизни на двух, разделённых бескрайним океаном континентах. Но их, странным образом продублировавшееся вдовство и эта встреча через много лет в загадочном уравнении судьбы, после всех сокращений, свели значение времени, проведенного ими в разлуке почти что к нулю. Вернан, глядя на воссоединившихся сестричек, чувствовал себя третьим лишним. «Вот что, – решил он, – нужно поскорее освободить их от бремени, и оставить наедине».

Но он и представить себе не мог, что извлечь послания из бутылок окажется делом совсем не лёгким, более того, приведшим к самым неожиданным последствиям!

С какой же начать?

Это могли быть два письма, написанные и отправленные Жоли в разное время, которые, однако, пришли к нему почему-то практически одновременно, рассуждал он. В таком случае, порядок прочтения её посланий имел некоторое значение, хотя бы с точки зрения последовательности описываемых событий. Но, с другой стороны, существовал ещё один, куда более принципиальный нюанс: бутылка, найденная на берегу залива могла оказаться предназначенной вовсе не ему! Почему же он тогда без всяких колебаний присвоил её себе? А ведь так оно и было.

Стоя на берегу залива, в то время как морская вода норовила облобызать его крепкие ботинки на высокой шнуровке, и, всматриваясь в содержимое бутылки (он её периодически встряхивал, и, подносил к глазам) Вернан не сомневался, что имеет дело с посланницей Жоли. Почему же сомнение на этот счёт посетило его теперь? Ведь, как раз именно теперь видимое родство бутылок имелось налицо. Каждая из сестёр как бы, всем своим видом, подтверждала полномочия другой. Нет, всё правильно, думал он. Это два экземпляра одного письма, отправленного разными путями, но удивительно совпавшими по времени прибытия. Тогда, выбор бутылки не имел значения с точки зрения его криптографического содержания. (Вывод, который, как мы увидим впоследствии, оказался ложным).

Проще и естественней, казалось, начать с открытой бутылки, прилетевшей по воздуху. Но Вернан почему-то предпочёл взяться за другую – морскую путешественницу, пробку которой Жоли для надёжности залила специальным сургучным клеем. Не каждый день, в конце-концов, к нам приходят бутылки морем!

Когда при помощи ножа, штопора и собственного кряхтения ему удалось распечатать бутылку, он затем попытался через горлышко просто вытряхнуть свёрнутые в рулончик листочки бумаги, с силой стуча кулаком по толстому днищу. А как бы поступили вы? Уверен, почти каждый на его месте попробовал бы сделать то же самое. Но, не тут-то было! Всякий, кто в детстве засовывал голову в чайник, хорошо знает, что обратное действие, высовывание головы из чайника, даётся гораздо труднее. А порой, вытащить голову из чайника просто-таки невозможно! Поэтому, многие люди так и ходят всю оставшуюся жизнь с чайниками на головах. Такова суть времени!