Книга Влюбленная Пион - Лиза Си

— Я не хочу, чтобы ты болела любовным томлением, — сказал он. — Теперь ты выздоровеешь.

Да, да, да, подумала я. Я выздоровею. Спасибо тебе, любимый, спасибо!

— Да, да! — эхом произнесла Цзе и вздохнула.

Это нужно было отпраздновать.

— Давай устроим пир! — предложила она.

Было утро, но слуги принесли бутылку вина и ста­канчики из нефрита. Моя подруга была непривычна к вину, а я никогда не пробовала его раньше. Но мы были счастливы! Она выпила вино быстрее, чем Жэнь под­нял стакан. Каждый раз, когда она ставила его на стол, я касалась края, и она вновь наполняла его. На улице было светло, в окна проникала жара, но супруги чувствовали свет и тепло другого рода. Стакан, еще один, и еще. Цзе выпила девять. Ее щеки порозовели от вина. Жэнь вел себя сдержаннее, но он порадовал свою жену, и мы от­платили ему двойной благодарностью.

Они оба уснули днем. На следующий день Жэнь про­снулся, как обычно, и отправился в библиотеку, чтобы писать стихи. Я позволила своей подруге, непривычной к вину, поспать подольше, потому что мне было нужно, чтобы она была отдохнувшей и готовой к работе.

Сердечные мечты

Когда солнце коснулось крючков занавесок в спальне, я разбудила Цзе. Я велела ей собрать все кусочки бумаги, на которых она писала в последние месяцы, и отослала ее в библиотеку Жэня. Опустив голову, она показала ему свои записи.

— Можно я перепишу комментарии сестры Тун и свои заметки в новый том «Пионовой беседки»? — спро­сила она.

— Разрешаю, — ответил он, даже не подняв глаз от своих бумаг.

Я была рада, что брак не сделал его нетерпимым, и моя любовь к нему стала сильнее.

Но я должна объяснить: это я захотела, чтобы Цзе пе­реписала мои мысли в новую книгу и дополнила их свои­ми заметками. Я решила, что она продолжит мою работу, незавершенную из-за того, что мама сожгла второй том. Будет лучше, если все записи будут находиться в одной книге. Цзе потребовалось две недели, чтобы аккуратно переписать мои комментарии в первую половину новой книги. Еще две недели ушло на то, чтобы перечитать ис­писанные ею клочки бумаги и перенести записи на чис­тые страницы второй половины. Затем мы стали добав­лять новые замечания в первую и вторую часть.

Дао учит, что нам следует записывать то, что мы уз­наем на своем опыте и что мы не должны бояться со­прикоснуться с настоящими явлениями, людьми и со­бытиями. Недостаточно только думать о них. Я была согласна с тем, что Е Шаоюнь написал во введении к посмертному собранию сочинений своей дочери: «Я верю, что божественный дух написанного слова не умирает, и благодаря этому жизнь торжествует над смер­тью». Я заставляла Цзе писать, и ее заметки о строении и сюжете оперы были более пространными, чем те, ко­торые делала я, когда умирала от любви, лежа в своей постели. Я надеялась, что Жэнь прочитает записи Цзе, услышит меня и поймет, что я по-прежнему нахожусь рядом с ним.

Прошло три месяца. Солнце чаще скрывалось за об­лаками и раньше садилось за горизонт. Окна были зак­рыты и занавешены. Двери защищали нас от постоян­ного холода, а в жаровнях горел огонь. Эта перемена погоды была благоприятна для меня. Я стала быстрее думать. Я работала неделями напролет, редко позволяя Цзе выходить из комнаты. Но однажды вечером я под­слушала, что говорил ей перед сном наш общий муж. Он сидел на краю кровати, обнимая ее за плечи. По срав­нению с ним она казалась маленькой и хрупкой.

— Ты такая бледная, — заметил он. — Я вижу, ты по­худела.

— Твоя мать жалуется на меня, — сухо произнесла она.

— Забудь о свекрови. Слушай своего мужа. — Он кос­нулся кругов под ее глазами, похожих на темные луны. — Этого не было, когда мы поженились. Мне больно ви­деть это сейчас. Разве ты не счастлива со мной? Может, ты хочешь навестить родителей?

Я подсказала Цзе подходящий ответ.

— Девушка — всего лишь гость в доме родителей, — едва слышно процитировала она известное изречение. — Мое место здесь.

— Может, ты хочешь отправиться на прогулку? — спросил он.

— Мне хорошо здесь, с тобой. — Она вздохнула. — Завтра я буду прихорашиваться усерднее. Я буду старать­ся, чтобы ты был доволен...

— При чем здесь я! — перебил ее Жэнь. Услышав рез­кий ответ, Цзе задрожала, и он добавил более мягким тоном: — Я хочу, чтобы ты была счастлива, но за завтра­ком ты молчишь и ничего не ешь. Теперь я редко вижу тебя днем. Раньше ты приносила мне чай. Помнишь? Мы часто беседовали в библиотеке.

— Завтра я принесу тебе чай, — пообещала она.

Жэнь покачал головой.

— Дело не в том, что я нуждаюсь в твоих услугах. Ты моя жена, и я беспокоюсь о тебе. Слуги накрывают на стол, но ты ничего не ешь. Боюсь, нам опять придется пригласить доктора.

Это меня беспокоило. Я спрыгнула с балки, села за спиной Цзе и дотронулась пальцем до ее затылка. Теперь мы были так близки и взаимосвязаны, что она никогда не возражала в ответ на мои указания. Цзе повернула го­лову и закрыла ему рот поцелуем. Я не хотела, чтобы он переживал, и мне было неприятно слушать о его тревоге.

Раньше этот способ действовал безотказно, но сегод­ня вечером Цзе не сумела заставить его замолчать. Жэнь отпрянул назад и сказал:

— Я говорю серьезно. Я думал, что, получив в подарок и здание оперы, ты выздоровеешь, но, кажется, положе­ние только ухудшилось. Поверь, я не хотел этого. Ви­димо, он опять вспомнил обо мне. — Завтра я поеду за доктором. Будь готова принять его.

Когда они легли в постель, Жэнь обвил Цзе руками, прижался грудью к ее спине и крепко обнял, словно желая защитить.

— С завтрашнего дня все изменится, прошептал он, — я буду читать тебе вслух при свете лампы. Я велю слугам приносить сюда еду, и мы будем обедать вдвоем. Я люблю тебя, Цзе. Ты обязательно выздоровеешь.

Мужчины так уверены в себе, в них столько силы и убежденности. Они верят — истово верят, — что могут изменить жизнь, всего лишь сказав несколько слов, и довольно часто им это удается. Я любила Жэня за это, и мне нравилось видеть, какую власть он имеет над своей второй женой. Я видела, как тепло его тела согревает ее, и подумала о ласках Мэнмэя, благодаря которым он вдохнул жизнь в холодное призрачное тело Линян. Ды­хание Жэня стало медленным и глубоким, и Цзе тоже успокоилась.

Я едва дождалась, пока он уснет. Сразу после этого я вытащила Цзе из супружеской постели, заставила ее за­жечь свечу, смешать тушь и открыть книгу. Я была взвол­нована и полна вдохновения. Мое сочинение позволит мне вернуться к Жэню и к нашей совместной жизни.

Я не стала слишком долго мучить Цзе... Она написа­ла совсем немного:

«Больше всего в опере удивляет не Линян, а ученый. В мире есть много одурманенных любовью женщин, подоб­ных Линян, которые мечтают о любви и умирают, но не возрождаются к жизни. А все потому, что у них нет та­кого возлюбленного, как Мэнмэй. Ведь он нашел портрет Линян, призывал ее к себе, восхищался ей; он возлег на брач­ное ложе с призраком и верил, что она предстает перед ним в плоти и крови; он сговорился с Ши Сяньгу, чтобы открыть гроб, и бесстрашно унес тело; он отправился в далекое путешествие, пал на колени перед своим тестем и принял от него много мук. Сон казался ему явью, и потому он не побоялся вскрыть могилу. Он не стыдился, открыто оплакивая Линян. Он никогда ни о чем не сожалел».